Столкновение  - Александра Салиева Страница 9

Будто я не об его голову бутылку разбила, а об свою.

С ума схожу…

Надо срочно возвращаться в реальность!

— Да я решила, что ты конченный психопат и всё равно меня изнасилуешь, а потом прикопаешь где-нибудь! — возмущаюсь уже вслух.

— Ммм… — протягивает ответно Смоленский, немного отстраняется. — Так вот почему… — не договаривает, только двумя пальцами прикасается к пластырю на своей голове. — И, кстати, на будущее… — вновь склоняется надо мной, прижимаясь губами к моему виску. — Про “последний раз” ты совершенно точно погорячилась. Я всегда так трахаюсь, золотко.

Хорошо, он распрямляется не сразу. А то мои глаза округляются, подобно десятирублевым монетам.

— В любом случае, теперь ты мне должна не только за разбитый “Aston Martin”, — дополняет Тимур.

— А иначе?..

В хвойном взоре вспыхивает то самое непонятное предвкушение, которое я уже замечала этим вечером.

— Где твои братья?

— Эмм… — теряюсь от внезапности смены темы разговора. — В гостях. До понедельника. А что?

Не отвечает. Зато, наконец, отстраняется. Впрочем, от его близкого присутствия это не особо спасает. Ничуть не интересуясь моим мнением, он ловит мою руку, а затем подталкивает прочь из уборной. Пока иду через весь зал обратно на террасу, идёт следом.

— Контракт, — ничего не выражающим тоном произносит глава “Атласа”, как только мы оказываемся рядом с моим отчимом и Пелагеей. — Все детали уже прописаны. Изменений не будет, — передвигает красную папку с одного края стола к другому, ближе к Фролову. — Требуется лишь подпись и заверение печатью. Жду их к утру, не позже десяти.

То есть, всё-таки будет мстить…

Долго. И со вкусом.

Неспроста ж на его физиономии снова блуждает эта довольная непонятно чем по-жизни улыбочка, когда он усаживается на своё место, после чего вновь разглядывает меня, будто под микроскопом.

— Ты ведь на экономическом учишься, верно? — слегка прищуривается Смоленский.

Я тоже прищуриваюсь. И вкладываю во встречный взгляд: “Тебе-то какое дело, мудак ты этакий?!”. Особенно если учесть, что мужчина и без всяческих уточнений прекрасно знает не только мою специальность, но и номер курса — видел же студенческий. Явно ведёт к чему-то конкретному, не просто так интересуется.

— Верно, — отзывается за меня отчим. — Настёна второй курс заканчивает. Скоро у неё практика начнётся. Собирался взять её себе под крыло. Но она против. Считает, что лучше добиваться всего самой, и самостоятельность пойдёт ей на пользу.

На пользу мне пойдёт отсутствие регулярного общения с самим отчимом, а то он и на работе частенько напивается до чёртиков, а потом все его работнички жмутся по углам — совершенно не хочется стать одной из них. Но об этом я, конечно же, молчу.

— Я бы на твоём месте тоже в отцовскую контору не пошёл. Трудно с родственниками работать, — поддерживает на свой лад Тимур. — Может быть пойдёшь ко мне?

Да я лучше удавлюсь! Прям здесь и сейчас!

Или к отчиму работать пойду.

Жаль, не успеваю все эти предпочтения выразить вслух.

— А что? — широко улыбается Фролов. — Очень хорошая идея!

Тоскливо вздыхаю, мысленно запихивая эту “хорошую идею” ему в… пусть будет, обратно в голову.

— Позвоню своему юристу, пусть заберёт документы, чтобы к утру всё успеть подписать, — не замечает моих мысленных стенаний отчим.

Он хватается за папку и собирается подняться на ноги.

— К чему такая спешка? — не позволяет ему завершить начатое Пелагея. — Вечер ещё только-только начинается, — мягко перехватывает его руку и “ненавязчиво” возвращая папку с контрактом обратно на стол.

Должно быть, она его споила недостаточно, раз он не ведётся сразу. Сперва хмурится, потом призадумывается, со скепсисом скосившись на экран своего телефона, который успевает достать из кармана пиджака.

— К тому же, вы мне ещё обещали “Лунную сонату”, — томно улыбается обольстительница, невинно хлопая ресничками.

При этом строит настолько щенячье-просительное выражение лица, что у отчима не остаётся никакого выбора, как согласиться.

— Хорошо. Обещания нужно сдерживать, — сдаётся ей на милость Фролов. — Сперва соната, потом дела.

На самом деле я всегда поражалась этому его качеству. Нет, не вестись на первую попавшуюся юбку. Будучи конченным мудаком по отношении к женскому полу, заядлым пьяницей и всё в этом роде, у него существует дар настолько феерично подчинять клавиши фортепиано, что не заслушаться просто невозможно.

Неудивительно, что в скором времени, как только парочка перемещается с террасы в основной зал, который, помимо всего прочего, украшает шикарный чёрный рояль, даже гул посетителей становится тише. Звуки тихо льющейся мелодии мягко обволакивают не только моё сознание. И это, кстати, очень даже зря. Расслабляюсь я, в смысле. Едва ли проходит две минуты, соната ещё не приближается к середине исполнения, а Смоленский поднимается со стула. И меня тоже на ноги поднимает. Затем и вовсе… меня саму подхватывает! Да с такой лёгкостью, словно я не вешу свои сорок семь килограмм, а как та тоненькая красная папка.

— Ты что делаешь? — вскрикиваю от неожиданности, повиснув на мужском плече.

— Догадайся, — в полнейшем безразличии отзывается Тимур, усиливая хватку.

И да, направляется прочь с террасы. Но не через зал. Оказывается, покинуть это место возможно с помощью отдельной лестницы, ведущей на другую сторону здания, где располагается ресторан. А я, сколько ни возмущаюсь, ни колочу по его спине, пинаюсь, извиваясь в отчаянных попытках освободиться, так и не добиваюсь ничего толкового. Смоленского мои жалкие попытки сопротивления абсолютно не волнуют. Будто и не замечает их, продолжая невозмутимо шагать в задуманном направлении. Его не задевает и тот факт, что я не успеваю даже столовые приборы на столе оставить, так и сжимаю в руке позолоченные вилку и нож. Разве что зарабатываю шлепок по своему многострадальному заду. Ровно в тот момент, когда начинаю задумываться о том, чтобы если не нож, так хотя бы вилку в него воткнуть.

— Не усложняй, — ровным тоном сообщает Тимур. — Всё равно не отпущу.

Вот тут я притихаю. Но совсем не потому, что на меня действуют его слова. Брюнет начинает спускаться по ступенькам. Не хочется навернуться и расшибить себе голову или сломать шею из-за собственной дурости. Сперва я терпеливо дожидаюсь, когда под ногами Смоленского оказывается ровная горизонтальная поверхность. На этой самой асфальтированной поверхности, к слову, нас дожидается припаркованный по диагонали “McLaren” кофейного цвета. Не трудно догадаться — чей именно.

— Да ты, оказывается, ценитель, — язвлю, прикидывая примерную стоимость очередного шедевра автопрома во владении хозяина “Атласа”.

— Иногда, — на свой лад соглашается со мной мужчина.