Ангелочек. Дыхание утренней зари - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 90

– Добрый вечер, мадам! – тихо поздоровалась Анжелина.

– Лубе? Та «делательница ангелов»? Ты совсем спятил, Фюльбер? Она и пальцем ко мне не прикоснется! Ни за что!

– Я и дьяволу позволю к тебе прикоснуться, Перетта, лишь бы он помог малышу выбраться из твоего нутра так, чтобы ты не сыграла в ящик!

В это время повитуха подошла к Анжелине, которая вздрагивала всякий раз, когда пациентка начинала стонать.

– Ребенок идет попкой, и он крупный! Дама очень сильная, и, если начнет противиться, я одна с ней не справлюсь. Что делать – не знаю…

«Ребенок идет попкой…» Эти три слова часто приводят акушерку в отчаяние. Такой тип предлежания плода чреват смертью не только плода, но и матери.

– Мне нужно осмотреть пациентку, чтобы точно знать, как расположился плод, – сказала Анжелина.

– Я хорошенько обмыла интимные места мадам Перетты.

– Это делает вам честь! Многие наши коллеги не уделяют должного внимания интимному туалету пациентки, хотя это очень важно, особенно если понадобится рассечь промежность. Так мы уменьшаем риск заражения.

Было видно, что волосы под платком у Анжелины грязные, платье у нее в пятнах, и все же своей правильной речью, решительным видом и ласковым взглядом фиалковых глаз она сумела внушить своей коллеге доверие. Что до супруги мсье Фюльбера, то она и думать забыла о вновь пришедшей. Снова начались схватки, и теперь ей было еще больнее, чем раньше. Она кричала, стонала и плакала.

– Больно! Я умру, так больно! – еле переводя дух, простонала Перетта. – И так с самого утра! Я больше не могу!

– Шейка матки не спешит раскрываться, – прошептала повитуха на ухо Анжелине. – Я пришла около пяти утра. Муж думал, она скоро родит, но, как видите… И, вдобавок ко всему, это ее первый ребенок.

Анжелина с тревогой подумала о малыше. Долгий родовой процесс мог его ослабить.

– Мадам, я должна вас осмотреть, – проговорила она громко. – Вам очень больно, однако, прошу вас, постарайтесь успокоиться!

Перетта, с трудом приподняв свои массивные телеса над подушками, замахала толстой ручкой и так выпучила глаза, словно узрела привидение:

– Фюльбер, выведи ее! Я ее не хочу! Фюльбер!

Ее муж, предусмотрительно удалившийся в кухню и потягивавший красное вино, прибежал на зов.

– Пускай повитуха Лубе делает свое дело, и точка! – прикрикнул он на жену, упирая волосатые кулаки в бока. – Выбирать не приходится!

– Послушайте меня, дорогая мадам, – зачастила повитуха из квартала Сен-Валье просительным тоном. – Ваш ребеночек идет попкой, и я ничего, ну ничего не могу с этим поделать!

– А она разве что-то может? – взвыла Перетта. – Господи, я точно умру! Ведите ко мне кюре, слышите? Фюльбер, иди за мсье кюре! Знал бы ты, как мне больно! Внутренности лопаются, спину ломит! Не могу больше, мой Фюльбер! Сил нет терпеть!

Анжелина между тем ощупывала живот роженицы, чтобы понять, как именно расположился плод в материнском чреве. Помочь супруге смотрителя благополучно разродиться – то был единственный способ заслужить расположение смотрителя. С этой мыслью она окинула взглядом телеса Перетты. Несчастная беспрерывно стонала, и лоб у нее был весь в поту. Вторая повитуха еще раз проверила состояние родовых путей. Поджав губы, она повернулась к Анжелине и проговорила мрачно:

– Никаких изменений. Нужно отправить мужа за священником.

– Нет! Роженице следует дышать глубоко и тужиться! – сказала на это Анжелина. – Если ребенок опустится ниже, я попытаюсь применить прием Морисо, нас обучали этому в Тулузе. Это знаменитый акушер времен Людовика XIV. В случаях заднего предлежания плода он придумал, как можно безопасно извлечь из лона головку ребенка [27]. Я могу попробовать! Мадам, прошу, послушайте меня! Вам нужно дышать ровно: глубокий продолжительный вдох, потом – глубокий продолжительный выдох, потом – потуга!

Закатив глаза, Перетта помотала головой в знак несогласия. Она промучилась весь день и часть ночи и хотела теперь только одного: уснуть и забыть навсегда об измотавшей ее невыносимой боли.

– Мсье! – позвала Анжелина. – Принесите супруге водки или настойки опия, если она у вас найдется.

Шепотом она справилась у коллеги, есть ли у нее режущий инструмент – на случай, если придется рассекать роженице промежность.

– Да, я захватила свои ножницы для шитья, как всегда. Ими я в таких случаях и пользуюсь [28].

– Это лучше, чем ничего, – сказала Анжелина, наблюдая за ритмом дыхания пациентки.

Фюльбер принес стакан виноградной водки. На его грубом лице читалось крайнее беспокойство.

– Дайте жене выпить, – спокойным голосом сказала ему Анжелина. – Нужно, чтобы она успокоилась и расслабилась. У нее напряжено все тело, в том числе мышцы живота и промежности.

– Ну да, ну да, – пробормотал смотритель. – Мадам Даге, Перетта просила привести священника. Может, сходите за ним? Я отсюда ни ногой!

– Уже бегу! – воскликнула матрона, радуясь возможности ускользнуть из комнаты. Она была уверена, что пациентка на этом свете не задержится.

– Вы должны остаться, мадам Даге! – возмущенно воскликнула Анжелина. – Роды предстоят трудные, работы хватит нам обеим!

– Моя жена просила привести кюре! Ступайте! – рявкнул смотритель.

– Мсье, жизнь вашей супруги на волоске, и чем дальше, тем большей опасности подвергается и ваше дитя! – обратилась к нему Анжелина. – Мне понадобится помощь. Вдобавок ко всему у меня на ногах кандалы и я не могу свободно передвигаться вокруг кровати!

– Ничего, я помогу! В свое время я помогал разродиться корове, так что знаю, что к чему!

Анжелина стиснула зубы, чтобы не дать выход обиде и возмущению. Минута – и повитуха, накинув на голову черный платок, уже выходила из комнаты.

– Муженек, мне так плохо! – пожаловалась Перетта. – Видно, я потому и доносить дитя до срока не смогла, что Господь не хочет, чтобы я стала мамой!

Она испустила леденящий кровь крик и заплакала. Растроганный супруг поднес к ее губам стакан со спиртным. Сначала она поперхнулась и закашлялась, потом отпила немного.

– Вам стало лучше? – спросила Анжелина. – Теперь попробуйте потихоньку толкать! Привстаньте! А вы, мсье, станьте у мадам за спиной, чтобы она могла о вас опираться!

Фюльбер подчинился без колебаний, хотя тон повитухи был непререкаемым. Мало-помалу он проникся уважением к этой совсем еще молодой женщине, сохранявшей хладнокровие и говорившей с апломбом благовоспитанной дамы, несмотря на свое положение арестантки. Анжелина между тем переместилась к изножью простой, без деревянных спинок, супружеской кровати и нырнула под простыню, которой была прикрыта нижняя часть тела роженицы.