Свет за окном - Люсинда Райли Страница 92

– Констанс Шапелль, – говорил он, сердечно тряся ей руку, – агент, которого не было! Садитесь, моя дорогая, садитесь же!

Конни села, а Бакмастер, по своему обычаю, пристроился на краешке письменного стола.

– Ну что, здорово оказаться дома?

– Да, сэр, просто чудесно! – с чувством ответила она.

– Что ж, могу официально уведомить вас, что вы демобилизованы.

– Очень хорошо, сэр.

– Хочу просить у вас прощения, что во Франции мы, словно горячую картофелину, отбросили вас прочь. Так уж вышло, что вы постучались в дверь одного из самых влиятельных членов деголлевской «Свободной Франции». Приказ поступил свыше – нам пришлось подчиниться. Нельзя было рисковать, что Геро раскроют. Я очень рад, что вам все-таки удалось вернуться домой.

– Благодарю вас, сэр.

– Из сорока засланных нами девушек четырнадцать, увы, не вернулось. Среди них – ваша подруга Винишия.

– Да, я знаю, – опустила голову Конни.

– Откровенно говоря, это ваша всеобщая заслуга, что число вернувшихся так велико. Я опасался худшего. И, должен признать, мне невероятно жаль Винишию. Когда ее отправляли, все были обеспокоены тем, как легкомысленно она относится к жизни, но на деле она оказалась одним из лучших наших агентов. Сейчас ее дело находится на рассмотрении с тем, чтобы наградить ее за храбрость, посмертно.

– Это очень правильно, сэр. Она как никто это заслужила.

– Что ж, теперь Франция полностью освобождена, и огромная роль в этом принадлежит нашему Управлению специальными операциями. Обидно, что вам не удалось внести в это более основательный вклад, Конни. Под крылом графа де ла Мартиньереса, полагаю, питались вы лучше, чем я. – Он улыбнулся. – Да еще и жили под конец, говорят, в его великолепном имении на юге Франции? Чем не курорт?

– Да, сэр, но… – начала было Конни, однако сразу себя оборвала. Всю дорогу из Йорка она обдумывала, стоит ли рассказать ему, как жилось ей во Франции и чем она там пожертвовала. Но Винишия, Софи и многие, многие другие были мертвы, в то время как она выжила. Выжила, пусть даже вся в шрамах.

– Да, Констанс?

– Нет, ничего, сэр.

– Что ж, мне остается только поздравить вас с благополучным завершением дела. А также, от лица британского правительства, поблагодарить за готовность принести свою жизнь на алтарь отечества.

Бакмастер, соскочив со стола, пожал ей руку.

– Похоже, вам повезло, Констанс, вам выпала спокойная война.

– Да, сэр, – пробормотала она, идя к двери. – Спокойнее не бывает.

Гассен, юг Франции

1999

Жан поднялся и пошел в кухню, чтобы принести бутылку арманьяка и три бокала. Жак высморкался, вытер слезы. На протяжении рассказа он то и дело их вытирал. Эмили попыталась собраться с мыслями… оставалось еще много вопросов. Но один, главный, требовал немедленного ответа.

– Как ты, Эмили? – Жан, вернувшись, подал ей бокал и положил на плечо теплую руку.

– Спасибо, со мной все хорошо.

– Папа, выпьешь?

Жак кивнул.

Эмили сделала глоток, чтобы набраться мужества и спросить о том, что горело у нее на языке.

– Так что же стало с ребенком, Жак?

Жак помолчал, глядя мимо нее.

– Вы же понимаете, что если я ее отыщу, то значит, у рода де ла Мартиньерес есть наследники помимо меня?

Жак по-прежнему молчал, и тогда ему на помощь пришел сын:

– Эмили, вряд ли сейчас установишь, кто взял ребенка. Столько было сирот после войны! А Виктория попала в приют даже без свидетельства о рождении. Это ведь так, папа?

Жак кивнул.

– Значит, хотя мать ребенка – Софи де ла Мартиньерес, – рассудил Жан, – Виктория, по существу, незаконнорожденная и на наследство прав не имеет.

– Да какое это имеет значение, – отмахнулась Эмили. – Мне важно лишь то, что на свете есть родной мне человек, родной по крови… – Эмили вздохнула. – Жак, прошу вас, скажите, вернулся ли Фредерик, как он обещал Софи?

– Да, – Жак наконец снова обрел голос. – Через год после войны он явился сюда, в этот дом. Мне выпало сообщить ему о смерти Софи.

– А вы рассказали ему про дочь?

Жак покачал головой и поднял ко лбу дрожащую руку.

– Я совсем растерялся. Не знал, что ему сказать. Предпочел соврать, что ребенок при рождении умер. Мне тогда показалось, так будет лучше… – От нахлынувших чувств он еле дышал.

– Папа, я уверен, ты все сделал правильно, – поддержал его Жан. – Если Фредерик любил Софи так, как ты говоришь, он ни перед чем бы не остановился, чтобы найти своего ребенка. И если девочка благополучно жила в приемной семье и не знала, что ее отец – нацист, то и не надо!

– Да, ты прав, мне хотелось уберечь дитя… – Жак перекрестился. – Прости меня, Господи, за мою страшную ложь. Фредерик был совершенно раздавлен. Просто убит горем.

– Представляю… – поежился Жан.

– Жак, а где вы похоронили Софи? – спросила Эмили.

– На кладбище в Гассене. Камень на могилу поставили только после войны. Раньше было нельзя. Даже мертвой, бедняжке приходилось таиться.

– И ты знаешь, где сейчас Фредерик? – спросил Жан. – Или, возможно, его уже нет? Ведь ему, наверное, под девяносто?

– Он в Швейцарии, живет под другим именем. Земли, которые принадлежали его семье в Восточной Пруссии, отошли к Польше. Родителей расстреляли русские. Как многим после войны, ему пришлось начинать жить заново, с чистого листа. И поскольку, как потом стало известно, еще до войны он многим помог бежать из Германии, спасая от лагерей смерти, то люди, которых он выручил, этого не забыли и отплатили ему добром. Помогли начать новую жизнь. – Жак издал короткий смешок. – Поверите ли, он стал часовщиком в Базеле! А в свободное время проповедует, хотя сана у него нет. Мы переписывались, и в письмах он учил меня прощать. Я горд, что могу считать его своим другом. Я и Эдуарду говорил, что ему надо написать Фредерику. Они были одного поля ягоды – в тяжелые времена оба делали то, что велят долг и порядочность. Я надеялся, что они сумеют утешить друг друга, ведь оба потеряли горячо любимую женщину. Но нет, – он тяжело вздохнул, – этого не произошло.

– Ты еще поддерживаешь с ним связь? – спросил Жан.

– Да вот уже год писем не было… Так что, может быть, он болен. Как и я… Могу сказать, что он так и не женился. Никого не полюбил после Софи. Других женщин для него не существовало.

– Но мой отец… – Для Эмили это была самая неприятная часть истории. – Просто уму непостижимо, как он мог отказаться от ребенка своей сестры! Он, такой добрый, чуткий! Как он мог бросить малышку, племянницу на произвол судьбы?