Ангелочек. Дыхание утренней зари - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 97

– Устроились? Это слишком громко сказано. Камера крошечная, там тесно, но, по крайней мере, мы все еще вместе. Луиджи, а почему нам назначили другого судью вместо Пенсона?

– Мне не сообщили причину, зато судейский секретарь сказал, когда состоится суд. Он назначен на восемь утра в следующую пятницу, 9 июня. Это намного раньше, чем ожидалось. Анжелина, мы должны надеяться на лучшее!

Молодая женщина опустила глаза. На душе у нее было сумрачно. Муж так близко, а она даже не может к нему прикоснуться! Думать об этом было невыносимо. Она сделала над собой огромное усилие, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Луиджи, прошу, сделай так, чтобы твоя мать и Октавия не присутствовали на суде. Ради Розетты! Бедняжка почти ничего не ест и не спит – до такой степени она боится этого суда! Пожалуйста, постарайся им объяснить!

– Твой дядюшка уговорил их не откладывать отъезд в Лозер, но, к сожалению, случится это не скоро. Я вижу по всему дому чемоданы и стопки одежды, но сборы идут очень вяло. Анри уже собрал кубики и тканевый мячик в узелок и бегает с ним по гостиной, а Спаситель – за ним следом. Эти двое точно готовы отправиться в любой момент!

Анжелина беззвучно заплакала.

– Мой pitchoun, мне так хочется его обнять! Но я знаю, что должна быть готова к худшему. Я уже схожу с ума от тоски, хотя не видела вас, моих родных, всего неделю. Что же со мной будет, когда эти муки растянутся на месяцы и годы? Луиджи, прошу тебя, позаботься о моем ребенке и о тех, кого мы с тобой оба любим!

– Я делаю все, что в моих силах, дорогая! О, если бы я только мог тебя обнять и утешить! Мне хочется верить, что очень скоро вас с Розеттой освободят и мы все вместе окажемся под летним небом, бескрайним и синим, и будем жить счастливо с нашим малышом.

– Если Господь захочет, твоя мечта исполнится, – прошептала она.

– Господь? Нет, Энджи! Я больше полагаюсь на помощь тех, кто нас любит.

Охранник, на этот раз молодой, крикнул Луиджи, что его время истекло. Супруги обменялись пламенными долгими взглядами.

– Я принес два письма: от Гильема – для тебя и от Виктора – для Розетты. Начальник тюрьмы заверил меня, что вечером вам их отдадут, – поспешил сообщить бывший странник.

Анжелина кивнула, вид у нее был отстраненный. Слишком больно было видеть, как Луиджи скрывается за дверью с железной оковкой, похожей на страшные когти. Не проронив ни слова, она повернулась и стала ждать, когда охранник подойдет, чтобы сопроводить ее обратно в камеру.

* * *

Уже отзвучали семь протяжных, гулких ударов церковного колокола, когда арестанткам принесли котелок с супом и обещанные Луиджи письма. Анжелина не спешила вскрывать свое, а вот Розетта дрожащими пальцами схватила листок голубоватой бумаги. Она сразу узнала почерк Виктора. В этот вечер слова, продиктованные искренним чувством, принесли ей ни с чем не сравнимое блаженство. На всю жизнь сохранит она в памяти мгновение, когда развернула письмо и стала читать начертанные фиолетовыми чернилами строки:

Моя Розетта, моя ненаглядная крошка,

пишу Вам с тяжелым сердцем. Но сердце это исполнено любви и надежды, хотя я едва было не отказался от Вас и от нашего совместного будущего. Не стану ничего от Вас скрывать. Узнав, что Анжелина де Беснак и Вы арестованы, мои родители строжайше запретили мне даже думать о Вас, тем более считать себя Вашим женихом. Сперва я смирился с их решением, и, признаюсь, никогда мне не доводилось так страдать, как в те несколько дней, когда я пытался изгнать Вас из своих мыслей, думать о Вас дурно. Но потом способность мыслить здраво ко мне вернулась, – полагаю, благодаря долгому разговору, который я имел с мсье де Беснаком, этим прекрасным человеком, которого вы называете Луиджи, и дядей Анжелины Жаном Бонзоном, который, несмотря на некоторую экстравагантность, наделен исключительной душевной силой. Они помогли мне разобраться в моих чувствах, понять, что я лишаю себя единственного шанса на счастье, которое заключено в Вас – такой смелой, такой красивой, так несправедливо обиженной жестокой судьбой!

Прошлым летом Вы по своей воле поведали мне о Вашем ужасном прошлом. Я смирился и полюбил Вас за это еще крепче. И если Вы и умолчали о том, что преступление, совершенное вашим отцом, – мне больно называть его этим святым именем, но что поделаешь? – имело свои последствия, то сделали это, чтобы уберечь от несчастья свою лучшую на всем свете подругу Анжелину, которая, со своей стороны, сделала все, чтобы помешать Вам совершить непоправимое. Я буду свидетельствовать на суде, если понадобится, и, умоляю, не бойтесь предать гласности шокирующую несправедливость, жертвой которой Вы стали. Полагаю, чтобы признаться во всем мне, своему жениху, Вам потребовалось в свое время не меньше мужества.

Сейчас, когда мои родители знают всю правду, они смягчились и искренне Вам сочувствуют. Если они и не рекомендуют мне связывать с Вами жизнь, то скорее из опасения, что ожидание Вашего освобождения сделает меня несчастным. Но я буду ждать и в душе буду называть Вас своей обожаемой, милой супругой.

Молите Бога о нашем скорейшем воссоединении, милая моя Розетта.

Обнимаю Вас со всем уважением,

Ваш Виктор

Слезы заструились по бледным щекам девушки, но на этот раз это были слезы радости. Анжелина, которая опасалась худшего, ласково погладила ее по волосам.

– Это прощальное письмо?

– О нет, Энджи! Нет! Прочти скорее, что он написал! Я плачу от счастья. Я такое облегчение испытала! Теперь я не боюсь, что увижу его в зале суда. Виктор обязательно придет!

Анжелина пробежала глазами по строчкам, потом перечитала письмо еще раз и наконец заключила подругу в объятия. Решительный настрой юноши оказался заразительным.

– Я так рада за тебя, сестренка! Этот мальчик доказал, что сильно тебя любит. Так что будем надеяться на чудо, Розетта, да, на чудо, которое положит конец этому кошмару!

– А ты? Ты не собираешься читать свое письмо?

– Зачем спешить? Что может написать мне Гильем? Я боюсь одного – что он воспользуется моим отсутствием, чтобы видеться с Анри.

– Мадемуазель Жерсанда этого не допустит! Я уверена. Читай же!

– Хорошо. Пожалуй, ты права. Глупо откладывать…

Анжелина,

я решил написать, как только узнал о твоем аресте. Сначала я был поражен, но потом вспомнил, что при нашей последней встрече ты намекнула, не вдаваясь в детали, что совершила серьезный проступок. Теперь я понимаю, о чем шла речь. Я не осуждаю тебя, твой поступок был продиктован состраданием и милосердием.

Мне больно представлять тебя, воплощение солнечного света и радости, в сыром подземелье. Надеюсь, мне удастся добиться от судьи вашего освобождения, пусть даже ценой угроз. Однако он производит впечатление человека достаточно глупого, чтобы быть принципиальным и, соответственно, неподкупным.