Ночь голубой луны - Кэти Аппельт Страница 14

Берегиня вскочила как ошпаренная.

– Э-э-э-эй! – изо всех сил закричала она. – На помощь!

Услышав жалобный клёкот чайки, Верт залаял как сумасшедший: «ГАВ-ГАВ-ГАВ-ГАВ-ГАВ!!!» – а потом забрался под стол и зарычал. Берегиня снова принялась кричать и плакать. Среди всей этой паники только Синь не потеряла самообладания. Она умудрилась поймать чайку: накрыла её большим блюдом, а потом сунула под мышку. Зажав клюв птицы рукой, Синь крикнула:

– Неси скорей скотч!

Берегиня перестала плакать и кинулась к ящику, что висел над стиральной машинкой. Наспех пошарив в нём, она достала серый рулон клейкой ленты, которую Синь называла «утиный скотч». Интересно, сгодится ли утиный скотч для чаек? Она протянула его Синь.

– Вот! Чайкин скотч!

Синь, улыбнувшись, принялась за дело. Она всегда знала, как организовать работу, – ценное качество, особенно когда под мышкой у тебя до смерти перепуганная раненая чайка, а под столом – обезумевший, рычащий пёс.

Синь обладала ещё одним свойством: полной невозмутимостью. Кажется, не было на свете вещи, от которой волосы бы у неё встали дыбом. Вот только сегодня утром она вышла из себя. Злополучное утро!.. Берегиня взглянула на пальмы. Ей были видны только их качающиеся тени. Но Капитана на горизонте не оказалось.

Берегиня снова стала вспоминать тот вечер. Когда Синь удалось угомонить чайку и Верта, она перевязала крыло кухонным полотенцем и закрепила полотенце булавкой так, чтобы птица не могла махать им и чтобы оно постепенно заживало.

– Ну вот, – сказала она и передала чайку Берегине.

Птица забилась у неё в руках, и Берегиня погладила её перья, тихонько приговаривая: «Оле-о-ле-о!» – потому что не знала, что говорят в таких случаях. Да и вообще, когда у тебя в руках настоящая чайка, что тут ещё скажешь, кроме «Оле-о-ле-о!».

Пока Берегиня убаюкивала чайку, Синь сняла скотч с её клюва. Потом она насыпала в миску овсянки и налила тёплого молока. После еды чайке стало легче, она перестала дрожать. Берегиня посадила её на пол и стала смотреть, как она вразвалочку, словно заправский моряк, ковыляет по кухне. А чайка сразу же направилась под стол и устроилась рядом с Вертом, чему все удивились, и больше всех Верт. Так чайка Капитан стала членом их семьи.

О семье Берегиня думала постоянно.

Жители Устричного посёлка не были родственниками. Доуги не приходился Берегине отцом, хотя она очень хотела бы иметь такого отца. Месье Бошан не был её дедушкой, хотя и очень походил на него. А Синь? Она не являлась мамой Берегини.

И всё-таки Берегиня помнила Синь с самого раннего детства. Можно сказать, что она была во всех её воспоминаниях, как и полагается матери. Берегиня немножко помнила и Мэгги-Мэри, особенно её длинные густые волосы – такие были у неё самой. Не то что короткий ёршик, что топорщился на голове у Синь. Она помнила голос Мэгги-Мэри – «зв-в-в-вонкий, как к-к-колокольчик», по выражению Доуги. У Синь голос был тихий, глуховатый, совсем непохожий на колокольчик. И ещё Берегиня помнила, что Мэгги-Мэри постоянно смеялась. Всё-то ей было смешно, и вдобавок она умела рассмешить окружающих, даже Синь.

Берегиня помнила, как они смеялись вместе с Мэгги-Мэри.

Потом Мэгги-Мэри исчезла. А Синь – нет.

С тех пор каждый вечер Синь укладывала Берегиню в постель, укутывала одеялом, целовала в лоб и говорила: «Сладкая моя горошинка. Мы с тобой вместе. Ты, да я, да мы с тобой». И каждый вечер все эти семь лет казалось, что нет ничего страшного в том, что Мэгги-Мэри обратилась в русалку и исчезла в синих волнах. Благодаря Синь мир вокруг был таким добрым и уютным. Таким прекрасным – оле-о-ле-о!

Так было.

Оле-о-ле-о.

До сегодняшнего утра.

До сегодняшнего утра, когда всё пошло прахом.

До сегодняшнего утра, когда всё полетело в тартарары.

До сегодняшнего утра, когда во второй раз в своей жизни Синь заплакала на глазах у Берегини.

Берегиня не могла перенести того, что Синь заплакала.

Синь плакала и плакала.

Впервые в своей жизни Берегиня почувствовала страх, глубокий, как морская пучина, и необъятный, как морская ширь, страх, в котором она тонула, как капля в солёном океане, и который выполз откуда-то из глубин её существа, словно мерзкая, склизкая жаба. Если твоя родная мать исчезла, уплыла от тебя, то ведь запросто может случиться, что исчезнут и все остальные. Охота была им возиться с такой скверной девчонкой, от которой одни только неприятности да заботы и хлопоты. Так нашёптывала ей на ухо склизкая жаба, мерзко хихикая: «Коакс! Коакс! Бре-ке-кекс!» – и в животе у Берегини холодело, а по телу пробегали мурашки.

Где же она? Где эта треклятая луна?

Берегиня потрогала верёвку. Нет, ещё туговато. Но оставалось совсем чуть-чуть. Немного терпения – и вода поднимется буквально на пару дюймов, верёвка окончательно ослабнет, и пора будет отвязывать «Стрелку». Тогда выполнится пункт «Г» и можно будет приступать к пунктам «Д» и «Е». Интересно, сколько времени потребуется воде в пруду, чтобы подняться на пару дюймов?

Доуги сказал бы точно. Он знал всё про приливы и отливы, знал, с какой скоростью прибывает и убывает вода. Надо будет расспросить его об этом.

Но сначала нужно, чтобы он перестал сердиться на неё.

А это целиком зависело от того, удастся ли ей выполнить план.

Берегиня вздохнула.

– Ну, давай же, луна! – прошептала она, поёживаясь от ночной прохлады: – Бр-р-р-р-р!

«Р-р-р-р-р-р!» – тут же отозвался Верт.

Логично было предположить, что пёс, всю жизнь проживший возле воды, не должен нервничать, сидя в лодке. Но Верт терпеть не мог сырости. Он не принадлежал к породе ретриверов, лабрадоров или спаниелей. Он не был из тех, кто борется с волнами, спасая утопающих, кого берут с собой на утиную охоту, чтобы вытаскивать добычу из озера или пруда. Раз в неделю Берегиня устраивала ему банный день, и он шёл в ванную без всякого удовольствия.

Верт был не из тех, кто чувствовал себя в море как рыба в воде. Ему явно не нравилось, что его загнали в эту убогую скорлупку, а кругом – непроницаемая толща воды.

«Вернё-ё-ё-ё-ёмся! Скоре-е-е-е-е-ей!» – тоненько заскулил он. Потом помолчал и жалобно добавил: «Гав!»

И едва он сказал это, как вдруг неизвестно откуда налетевшая волна сильно толкнула шлюпку, и та, ударившись о причал, жалобно заскрипела и глухо заскребла по его деревянным опорам.

Волна исчезла так же внезапно, как и появилась, поверхность воды снова стала зеркально-гладкой, и Берегиня увидела на ней сверкающие блики – отражения звёзд. Когда же она повернулась к причалу, то увидела, что вода поднялась ещё на дюйм и верёвка заметно ослабла.

– Класс! Класс!! Класс!!! – Берегиня от восторга начала боксировать воздух, и из неё вдруг сами собой стали выскакивать строчки одной из моряцких песен месье Бошана: