Ночь голубой луны - Кэти Аппельт Страница 16

– Ваксварт! – нахмурившись, повторила Берегиня.

Она делала вид, что всё ещё сердита на Синдбада, но на самом деле это было не так. Трудно всерьёз злиться на старого кота, единственный глаз которого был то синим, то зелёным в зависимости от настроения и времени суток. А иногда, в туманный облачный день, он даже делался серым.

Нет, Берегиня не сердилась на Синдбада. Она не сердилась ни на Верта, ни на Капитана, хотя все трое внесли свою лепту в совершившееся крушение.

Да, а как насчёт крабов? К ним тоже была масса претензий.

– Дурацкие крабы… – прошептала Берегиня.

И тут же подумала, что если кто и имел право предъявлять окружающим претензии, то это бедный месье Бошан.

Берегиня потёрла колени. Её пальцы привычно ощупали коленные чашечки. Она много раз изучала свои коленки – ведь у русалок их нет, а у Берегини есть. Вот они, пожалуйста. Колени… Она вспомнила, как месье Бошан стоял на коленях возле разбитого горшка с цереусом. Потом вспомнила Доуги с гавайской гитарой – укулеле. А потом вспомнила Синь и её слёзы.

Да, это был худший день в их жизни.

Плохо, что разбилась деревянная миска и сгорела кастрюля с супом гумбо. Берегиня целый час отдирала и скоблила почерневшее дно кастрюли. Пальцы у неё стали коричневые, руки болели оттого, что она драила кастрюлю, а её новая ярко-розовая майка, подаренная Доуги, на которой было написано «Магазин АВТОБУС», вся намокла и пропахла сгоревшим гумбо.

Как ни драила Берегиня кастрюлю, ей всё-таки не удалось полностью отчистить дно. В конце концов она бросила её вместе с мочалкой в раковину. Её преследовала мысль о разбитой миске и сгоревшем гумбо. Да ещё эта испорченная кастрюля, в которой Синь варила гумбо. Чтоб её!.. Берегиня вытерла лицо подолом майки, которая всё ещё сохраняла свежесть новой вещи, которая пробивалась сквозь запах горелого гумбо.

Она взглянула на свои коричневые пальцы. Они распухли и болели от скобления и отдирания. Берегиня заправила волосы за уши и вытерла пот со лба. Кухня вся пропахла едким запахом сгоревшего гумбо. В ней царил полный хаос.

Берегиня вытерла руки кухонным полотенцем. В этот миг в кухню вошла Синь. За ней трусил Верт. Он наконец-то решился вылезти из-под кровати. Верт подошёл к Берегине и растянулся у её ног.

Берегине очень хотелось сказать: «Прости меня, Синь, прости, что я испортила гумбо!» Но слова застревали в горле. Может быть, будет легче, если попытаться объяснить, что всё дело в крабах, которые звали её… И тут Синь сказала:

– А теперь, Берегиня, отправляйся в «Автобус» и расскажи Доуги про крабов.

Берегиня зажмурилась. Всё правильно. Конечно же Синь права. Но от одной мысли о том, какое лицо станет у Доуги, когда он узнает про крабов, Берегиню бросило в дрожь. Она услышала, как Синь повторила:

– Иди и скажи ему! – А потом вдруг добавила таким несчастным, упавшим голосом: – Сегодня вечером мы должны были… а теперь…

Голос её пресёкся, и Берегине стало совсем плохо.

В кухне повисло тягостное молчание. Такое вязкое, мрачное, тяжёлое, что даже падавшие из окна солнечные лучи, казалось, теряли свой золотистый блеск, едва попав внутрь, и увязали в этом тяжёлом молчании. Берегиня не знала, что делать. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу. Ей совсем не хотелось рассказывать Доуги о крабах.

И вдруг с улицы послышался знакомый крик: «Давай! Давай!» Это был Капитан. Заслышав его голос, Верт тут же завилял хвостом и, громко гавкнув, выскочил за дверь. Очутившись во дворе, он оглянулся на Берегиню. Потом перевёл взгляд на Синь. Синь стояла, скрестив руки на груди.

Синь, Капитан, Верт – все они были против неё. Она попала в засаду. Выхода не было. Придётся всё-таки идти к Доуги. О господи…

– Ладно, – пробормотала она. – Я пошла…

Но едва она вышла на крыльцо, как снова услышала голос Синь:

– И вот ещё что: глаз не спускай с этого пса! Ни в коем случае не позволяй ему гоняться за Синдбадом!

«Гав!» – залаял Верт и побежал впереди.

Его лохматый хвост развевался в воздухе, как парус. А над ними с пронзительным криком кружил Капитан: «Давай! Давай!»

Выйдя за дверь, Берегиня уселась на нижнюю ступеньку и стала завязывать кроссовки. Торопиться ей было некуда. Честно говоря, она вовсе не горела желанием рассказывать Доуги про всё случившееся. Почувствовав привычный зуд в щиколотке, она почесала место укуса. Не надо было надевать кроссовки на голые ноги, обязательно нужны носки. Они защищают от песчаных блох. А ещё надо взять баночку газировки и рассказать Доуги про крабов.

«Автобус» был совсем недалеко от их дома. Не дальше ста ярдов. В холодильнике у Доуги морозилка была забита газировкой. Интересно, угостит ли он её, как обычно, холодной баночкой, выслушав историю про крабов?

Синь никогда не давала Берегине сладких напитков. Она говорила: «Там один сахар!» – таким тоном, будто нет на свете ничего страшнее сахара.

Берегиня любила сладкое. А послушать Синь, сахар вреден, как разлившаяся нефть. Нефть губит водоёмы так же быстро, как сахар – здоровье. В общем, газировка была их с Доуги маленькой тайной. Кроме того, раз она совершенно официально работала у Доуги чистильщиком и натиральщиком сёрфбордов, газировка была частью её жалованья, хотя её она не хранила в своём красном кошельке. Она подумала о красном кошельке, и о накопленных сорока двух долларах, и о том, что Синь советовала ей «беречь их на чёрный день». Но пока никакого чёрного дня не предвиделось, как не предвиделось и супа гумбо в честь голубой луны, и всё из-за этих дурацких крабов, о которых, кстати, нужно было рассказать Доуги…

В животе у неё громко заурчало. Она вспомнила, что сегодня не завтракала и не обедала. Она почувствовала, как у неё засосало под ложечкой. Не то чтобы ей очень хотелось есть, но газировка была бы кстати. А вдруг Доуги рассердится не так уж сильно – ну разве что самую капельку – и всё-таки угостит её, как обычно, холодной, запотевшей баночкой? Берегиня поднялась с крыльца и зашагала по двору. Верт побежал за ней.

И тут вдруг с другой стороны улицы донёсся знакомый вопль Синдбада, утробный, душераздирающий кошачий вопль: «МЯ-Я-Я-Я-Я-Я-УУУУ-Я-Я-Я-УУУ!!!» А одновременно с ним лай Верта: «ГАВ! ГАВ!! Р-Р-Р-Р-Р-РГАВ!!!» – под аккомпанемент пронзительных возгласов Капитана: «ДАВАЙ! ДАВАЙ!»

Но громче всех закричала Берегиня:

– НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!! ВЕРТ!!! НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!!!

«Глаз не спускай с этого пса». Шесть коротких слов: «глаз», «не», «спускай», «с», «этого», «пса», – но Берегиня тут же забыла об этом. Не успела она вместе с Вертом и Капитаном сойти с крыльца, чтобы идти к Доуги и рассказать ему о крабах, как тут же вспомнила про свой кошелёк и о сорока двух долларах и стала думать о том, что этих денег, должно быть, хватит, чтобы заплатить Синь за разбитую миску.