Ночь голубой луны - Кэти Аппельт Страница 19

Можно было, конечно, перебраться на побережье в штате Нью-Джерси, но там слишком многолюдно. А может, отправиться на скалистый берег Калифорнии? Но он знал, что вода там слишком холодная. В конце концов он сел в автобус и поехал в Техас.

Ехал он три дня и три ночи, а когда добрался до Хьюстона, то повернул на юг: не к Галвестону, где тоже было полным-полно туристов, как и в Нью-Джерси, и не к Корпус-Кристи, где его ждало всё то же самое. Вместо этого он ехал потихоньку всё дальше и дальше, пока не доехал до крошечного городка Тейтер, где жила лишь малая толика обитателей, и оказался прямо у ворот Техасского государственного парка. Он въехал в ворота и через некоторое время оказался на странной дороге, усеянной ракушечной шелухой. Это было Устричное шоссе. Несмотря на то, что по обе стороны от него раскинулся государственный парк, оно целых сто лет находилось в частном владении. С незапамятных времён здесь стояли три дома. В одном из них жил месье Бошан. Второй занимала внучка прежнего владельца со своей подругой. Третий принадлежал одному жителю Тейтера, который раньше приезжал сюда на выходные ловить рыбу, а когда забросил рыбалку, стал сдавать свой коттедж.

Доуги снял его в тот же день, а потом отправился в дирекцию парка, чтобы получить разрешение на пляжную торговлю и прокат оборудования для сёрфинга. Он доехал на жёлтом автобусе до конца Устричного шоссе и припарковал его там. На этом самом месте жёлтый автобус и простоял последние десять лет, за исключением тех ночей, когда с океана приходил шторм. Тогда Доуги перегонял автобус подальше, чтобы его не смыло в море прибоем.

Каждое утро Доуги начиналось с того, что он ставил возле автобуса брезентовый навес и готовился принимать клиентов – сёрфингистов. Стоя под этим самым навесом, он впервые увидел Синь. Она понравилась ему с первого взгляда.

Он пристраивал возле прилавка старую доску объявлений, на которой было удобно раскладывать плакаты и майки, когда мимо него прошествовала высокая женщина с огромным животом. Она направлялась прямо к прибою, туда, где бушевали волны, а следом за ней бежала девушка-подросток с ослепительно-белыми волосами. Она громко кричала:

– Стой! Куда ты? Туда нельзя!

Но та не обращала на эти крики ни малейшего внимания. Вскоре они очутились за волнорезами, там, где вода уже была выше пояса. Он видел, как их головы качаются в волнах.

А потом он услышал их пронзительные крики. Кричали обе – и высокая темноволосая, и та, что пониже, с ослепительно-белыми волосами.

Вначале Доуги не обратил никакого внимания на их крики. Большинство отдыхающих кричат и визжат, когда заходят в воду. Кричат, потому что холодно, кричат, когда первая сильная волна ударит им в лицо. Обычное дело. Но потом он повернулся к воде и прислушался. Нет, это были не такие крики. Не обычные. В них было что-то странное.

Он ясно различил крик высокой темноволосой купальщицы. Она кричала от боли. А потом раздался крик той, что пониже. Она кричала от страха.

Всякий, кто бывал на войне, знает толк в криках.

Он помчался к воде, на ходу сбрасывая пляжные тапки, бросился в воду и поплыл изо всех сил. Крики то слышались отчётливо, то тонули в шуме и рёве волн. Подплыв к женщинам, он наконец понял, в чём было дело. В руках у той, что пониже, с белыми волосами, был новорождённый младенец. А в глазах у той, что повыше, темноволосой, стояли слёзы.

Он подумал: и где сейчас Мэгги-Мэри? Кто знает! Быть может, в Сан-Паулу. Или в Сингапуре. Или в Сан-Франциско.

Он почти не вспоминал о ней. В том, что она исчезла, не было ничего удивительного. Сразу было видно, что ей тесно в маленьком мирке прибрежного посёлка.

Доуги вовсе не скучал по ней. Но всё же он был ей благодарен по двум причинам. Во-первых, именно она привезла и поселила Синь в Устричном посёлке. А во-вторых, она родила на свет Берегиню. Две веские причины для благодарности.

Спасибо Мэгги-Мэри за то, что он нашёл свою половинку.

Доуги улыбался, тихонько наигрывая на укулеле. Потом он ещё раз во всё горло пропел свою песню из трёх слов. Целых десять лет он ждал заветного момента, когда наконец сможет спеть Синь песенку. Он ждал целых десять лет, хотя полюбил её сразу, с первого же взгляда.

Берегиня бежала очень быстро. Длинные ноги стремительно несли её по пляжу. Но куда ей было тягаться с двумя псами и чайкой! Вскоре они вырвались вперёд, и девочка стала отставать. Она перешла на шаг, хватая ртом воздух. Оказавшись напротив косы, она остановилась, глядя на неё.

На самом верху скалы сидели два коричневых пеликана. Но с того места, где стояла Берегиня, казалось, будто они уселись прямо на воду.

Всякому, кто когда-нибудь стоял на самом краю пляжа, глядя то на морскую даль, то на волны, что, пенясь, разбиваются у ног, знаком этот мощный зов. Зов моря. Стоя у края воды, Берегиня снова, в стомиллионный раз, ощутила эти цепкие объятия, могучий зов пучины.

Она снова взглянула на Устричную косу. Ей довелось однажды оказаться там. Она отлично помнила, как водяные брызги холодят лицо, как чешутся и горят глаза от морской соли. Именно там она в последний раз видела свою маму-русалку.

С тех пор Берегиня никогда не бывала на косе. Синь запретила ей, сказав:

– Пообещай, что ты никогда больше не отправишься туда.

И Берегиня дала Синь торжественное обещание. Ей было тогда три года. Но, дав такое обещание, она не перестала мечтать о том, чтобы снова оказаться на косе. Отсюда, где она стояла, казалось, что это очень близко и до косы можно доплыть, совершив всего несколько сильных взмахов руками.

Берегиня сделала шаг и вошла в воду. Но едва она ступила в полосу прибоя, как пеликаны взлетели с косы и, паря, стали медленно подниматься всё выше и выше в небо. Их резкие крики вывели Берегиню из задумчивости. Кроссовки намокли. Синь рассердится. Рассердится ещё сильней! Берегиня повернулась спиной к морю. Всё-таки придётся рассказать Доуги про крабов. Она сняла кроссовки, стряхнула с них воду и песок. Потом она скрестила пальцы и загадала желание: только бы Доуги понял её. Только бы он всё понял!

Доуги увидел, что Берегиня и зверьё возвращаются к нему. Впереди бежал Верт, за ним Второй. А когда Капитан камнем упал вниз и спланировал прямо на шезлонг, вцепившись когтями в деревянный подлокотник, Доуги слегка отпрянул и пробормотал:

– П-п-п-полегче, ты, п-п-п-птичий п-п-п-пират!

Капитан поудобнее устроился на подлокотнике и распушил перья на спине, словно говоря: «Всё в порядке, старина!» Доуги, смеясь, протянул ему сырный крекер. Вообще-то больше всего на свете Капитан любил арбуз, но у Доуги не было под рукой арбуза, а только сырный крекер. Ну что ж, чайки не привередливы. Капитан с удовольствием выхватил угощение из пальцев Доуги.