Под крыльцом - Кэти Аппельт Страница 4

— Нет, не может быть! — пробормотал он. — Такие большие аллигаторы водятся только в Африке.

Он схватил керосиновую лампу и, подняв её, стал всматриваться в мутную воду. Но разглядеть сумел только две воронки, которые плавно кружились на тёмной поверхности, образуя пузыри и белёсую пену. Человек пожал плечами и снова опустил в воду шест.

Какая-то мысль продолжала тревожить его. Он озабоченно покачал головой. Эти странные воронки… Они возникают, только если в воду быстро погружается что-то тяжёлое и огромное. Расстояние между воронками было никак не меньше тридцати метров. Что же это такое? Гигантская тварь или старое бревно, опустившееся на илистое дно протоки?

Барракуда внезапно почувствовал, как по телу пробежали мурашки. Кровь бешено пульсировала в сонной артерии.

«У-у-у-ва-же-е-е-ние-е-е!» — гудело в густом, влажном воздухе.

Слово «уважение» впивалось ему в уши, словно тысячи голодных москитов.

Он вытер пот со лба, зачерпнул воды и плеснул на лицо. Но это не помогло. Он никак не мог избавиться от слова, которое преследовало его. Теперь оно вертелось на самом кончике языка. Так и хотелось выкрикнуть: «Уважение!» Но Барракуда крепче стиснул зубы и, с трудом проглотив гулкое слово, облизал сухие губы.

«Уважение»… Ну, разумеется! Только безумец не испытывает ни уважения, ни страха перед лицом такой твари. «Уважение»… Это слово было для него непривычно. Так же как незнакомо ему было и само это чувство — почтения, благоговения перед другим человеком, перед живой тварью или перед самой природой. «Уважение»… Он чувствовал, как слово тяжело ворочается у него в животе, словно проглоченная живьём добыча. Мрачная улыбка вдруг исказила изувеченное лицо Барракуды. Уважение. Добыча. Он добудет эту тварь. Любой ценой.

Он двинулся дальше, помогая себе шестом. Туман постепенно рассеивался, утренняя свежесть уступала место летнему теплу.

«Я ещё вернусь», — мысленно произнёс Барракуда.

Вскоре он был уже возле своего покосившегося дома.

— Я вернусь! — повторил он уже вслух, громко и решительно, так что это прозвучало как твёрдое обещание. Как клятва. Он подкрепил её, с силой ткнув шестом в тёмный прибрежный ил.

Человек состоит из крошечных клеточек. Бесчисленных клеточек, которые все вместе образуют кровь, кожу, кости. Но клеточки — это всего лишь тело. Телом движут желания. Желания Барракуды были просты — еда и питьё, чтобы утолить голод и жажду; одежда и кров, чтобы защититься от холода и непогоды. А ещё ему нужна бутылка с каким-нибудь обжигающим напитком — джином, водкой или ромом, чтобы побыстрее миновала долгая, тёмная, одинокая ночь и настало ясное, солнечное утро.

Однако на этот раз, подплывая на лодке к своему покосившемуся дому, он чувствовал, что каждая клеточка его тела жаждет чего-то нового, прежде неведомого. Уважение! Он жаждал уважения. Это было незнакомое, но страстное желание. Оно пронизало его целиком, просочилось под кожу, дошло до самого нутра. Оно сосало у него под ложечкой и было похоже на боль. Но Барракуде нравилась эта боль. Он ни за что не согласился бы расстаться с ней.

Он добудет эту гигантскую тварь. Царя-аллигатора. Добудет или погибнет. Барракуда ещё раз ткнул шестом в илистое дно протоки. Небо нахмурилось. Начинался дождь.

10

Рейнджер. Так звали старого гончего пса. Он сразу полюбил маленькую трёхцветную кошку и честно постарался предупредить её об опасности. Он указал на шкуры лис, ондатр и норок, прибитые к перилам, на кожи гремучих змей и крокодилов, сложенные на ступеньках. Хозяином гончего пса был Барракуда. Это он посадил Рейнджера на цепь.

— Если только он увидит тебя… — оглянувшись, начал Рейнджер, но так и не смог договорить.

Барракуда безжалостен. К тому же у него есть ружьё, с которым он не расстаётся. Ружьё, которое стреляет.

Рейнджер отлично знал, что такое ружьё. Когда-то давно (пёс уже не помнил, сколько лет прошло с тех пор) он ходил на охоту с Барракудой. Он бежал рядом с хозяином, который стрелял в енотов и белохвостых оленей. А потом наступила та ужасная ночь, когда Рейнджер загнал рысь — большую дикую кошку с горящими жёлтыми глазами. Он запел свою победную песнь, но как только хозяин взял зверя на мушку, пёс вдруг почувствовал неладное. Он отпрянул от рыси, и в тот же миг грянул выстрел. Барракуда промахнулся — пуля попала в Рейнджера.

Человеку даже в голову не пришло пожалеть пса или попытаться ему помочь. Он злобно пнул раненую собаку кованым сапогом, прорычал: «Глупый пёс!» — и не оглядываясь зашагал к дому. Рейнджер, хромая, поплёлся за ним. Потом Барракуда посадил его на цепь и сделал сторожем, который должен был лаять, если дикие звери подходили слишком близко к дому. Так Рейнджер превратился из охотничьей собаки в цепного пса, который не мог отойти от крыльца дальше чем на шесть метров.

Рана его в конце концов затянулась, но пуля так и осталась в лапе, и каждый день боль напоминала о ней. Но страшнее пули была цепь, которая приковала его к крыльцу покосившегося дома. Приковала к жестокому хозяину.

Рейнджер знал: кошка обречена. Если она попадётся в руки Барракуде, он пристрелит её из своего старого ружья — просто так, ради забавы. Или сделает из неё приманку для охоты на аллигатора — привяжет к дереву, что растёт на заболоченном берегу песчаной поймы у кромки воды, где, невидимые глазу, плавают аллигаторы, и они одним махом перекусят пополам маленькую кошку. Барракуда способен на всё.

— Но мне некуда идти, — сказала трёхцветная кошка.

Рейнджер понимал, что должен уговорить её бежать отсюда, но был не в силах расстаться с ней. Неужели он снова останется здесь в полном одиночестве с цепью на шее? Нет, только не это! Он затряс головой так, что его длинные уши зашлёпали по шее.

— Хорошо, оставайся. Только держись от Барракуды подальше.

И они вдвоём залезли под крыльцо. Там было тепло и уютно. Там они были в безопасности. В спасительной темноте. Под крыльцом.

Стоит подуть лёгкому ветерку, и деревья в лесу начинают петь. Если прислушаться, можно разобрать слова их песни. В этот час на ветру раздавались голоса рябины, клёна и можжевельника. Они пели о старом чистокровном гончем псе, посаженном на цепь. Все эти годы они наблюдали за ним, слушали его тоскливый блюз. И если бы Рейнджер понимал язык деревьев, он узнал бы, что деревья поют о том, как он встретил друга.

11

Тридцатиметровый аллигатор. Очень много времени должно пройти, пока аллигатор дорастёт до такой длины. В этих заброшенных лесах годы текут один за другим, но никто не ведёт счёт времени. Никто, кроме деревьев. Если спросить их, то они, может быть, поведали бы, сколько веков миновало с тех пор, как из белого кожистого яйца вылупился на свет крохотный крокодильчик. Он был слабый и беспомощный, не больше мизинца, и легко мог достаться на обед ястребу, орлану или белой цапле. Или его мог проглотить взрослый аллигатор. Так и случилось с некоторыми его братиками и сестричками. Но этот крокодильчик от рождения был ловким и хитрым. Он быстро научился прятаться в разных подводных укрытиях — под камнями, в тёмных пещерах. Он прятался среди грязного ила в самых укромных уголках подальше от острых клювов и хищных зубов, подальше от цапель, журавлей, щук и взрослых аллигаторов.