Ночь голубой луны - Кэти Аппельт Страница 44

Вместо именинного торта она сделала любимый Берегинин пирог с бататом, украшенный взбитыми сливками – любимым лакомством Синдбада.

А потом все жители Устричного посёлка отправились на пляж жарить на костре сосиски и делать воздушную пастилу. Доуги играл на укулеле, а Синь улеглась возле костра, укрылась большим пляжным полотенцем и сладко заснула под звуки забавной песенки «про трёхлетнюю Русалочку, Морскую раскрасавицу, про Сладкую горошинку, что всем нам очень нравится». Верт тоже дремал у огня. Он устал, потому что весь день гонялся по пляжу за Синдбадом. А Синдбад устал, потому что объелся взбитых сливок.

Берегиня хотела, чтобы они проснулись и увидели, что она качается на морских волнах. Её круглая лодка подпрыгивала то вверх, то вниз. Было холодно. На ней были только купальник и майка Доуги. Лодку заливало волнами, купальные трусики намокли. Она заплакала, но тут прямо перед ней из воды вынырнуло красивое женское лицо. Это Мэгги-Мэри, её мама! Ей сразу стало легко, страх прошёл. Мэгги-Мэри встряхнула длинными волосами, и тысячи водяных капелек взлетели в воздух, ярко заблестев над поверхностью воды. Как хорошо, что она не одна, что рядом мама! Но почему же рядом с ними в волнах нет Синь? Она посмотрела в сторону берега, где горел костёр. Его огонёк угасал. Мэгги-Мэри улыбаясь смотрела на неё.

– Не бойся, – сказала она, – сейчас мы поедем обратно на берег верхом на волнах, как на лошадках. – И добавила: – Вот увидишь. Это легче лёгкого. Раз-два – и готово!

Берегиня очень хотела верить своей маме-русалке, хотела улыбнуться ей, но вместо этого только опустила глаза и закусила нижнюю губу. Русалки – коварные обманщицы. Им нельзя доверять. Только что была с тобой рядом, а потом глядь – и нет её. Мэгги-Мэри принялась напевать знакомую песенку:

– Русалка-крошечка, русалка-дочечка, ждёт тебя русалка-мама…

Песенка… Берегиня помнила её, и она помнила, как потянулась к Мэгги-Мэри, но круглая лодка накренилась, и она снова вцепилась в деревянные края, а в горле у неё встал ком. Русалка-мама поцеловала её в макушку.

И тут на шее у мамы Берегиня увидела талисман. Он ярко светился на гладкой, матовой коже. Раньше она никогда не видела его. Она протянула к нему руку.

– Подарок чайки, – сказала Мэгги-Мэри, засмеялась и снова нырнула в волну. Исчезла. Пропала.

И вдруг она появилась опять – смеясь, выглянула из воды, сняла с шеи талисман, надела на Берегиню и сказала:

– С днём рождения!

У Берегини захватило дух: талисман был такой холодный! Просто ледяной.

Качание лодочки, смех Мэгги-Мэри… У Мэгги-Мэри была одна особенность: она всегда смеялась. Берегиня тоже попыталась засмеяться, но от испуга у неё ничего не получилось. Она промокла, устала, ей было страшно и хотелось обратно на берег, где лежало её большое махровое полотенце, разрисованное красными и голубыми рыбками, – подарок Синь на день рождения. Она хотела забраться на колени к Синь и прижаться головой к груди.

Мэгги-Мэри вдруг поднырнула под деревянное изделие и подтолкнула его плечом.

– Седлай волну! Поскакали! – скомандовала она. Потом ещё раз. И ещё. – Вперёд! Скачи! Смелей, моя русалочка-дочка!

Мэгги-Мэри снова рассмеялась, взялась за миску и крутанула её небрежно, неосторожно, резко. Миска бешено завертелась, наклонилась, зачерпнула воды и начала тонуть. Это была плохая шутка. Так делают, когда хотят напугать или обидеть. В глазах Берегини появились звёздочки – и у неё закружилась голова. Она взглянула вниз и увидела, как в миску хлынула вода, которая быстро стала заполнять её маленькую круглую лодку. Берегине было мокро, холодно и одиноко, а на берегу огонёк всё угасал.

Мэгги-Мэри снова нырнула, толкнула её к берегу и крикнула:

– Смелей! Волны-лошадки, эй! Волны-пони, эгей! Скачи смелей!

Лодка закачалась. Волны скакали галопом сверху и снизу, слева и справа, вода лилась через края. Берегиня попыталась закричать, завизжать, заплакать, но её горло свело судорогой, и она не смогла выдавить из него ни звука. Кругом были волны, волны, волны, их белые гривы кружили и кружили, скакали и прыгали вокруг неё.

Что же было дальше? Она помнила только, что появилась Синь и вынула её из круглой лодки. Синь нашла её и взяла на руки. Волны-пони били копытами по берегу. Наконец ком в горле растаял, и у Берегини вырвался всхлип, а за ним – неудержимый плач. Она плакала так, что у неё заболела грудь и свело живот. Синь тоже пробирала дрожь. Синь держала её на руках, а волны бились вокруг них. Синь была в ярости. С чем можно сравнить её ярость? С ослепительной, раскалённой, испепеляющей молнией.

– Не смей! – кричала она. – Не смей больше так делать! Никогда!

Берегиня молча кивала головой – вверх-вниз. Вверх-вниз. Тогда, в свой третий день рождения, она дала Синь торжественное обещание: никогда-никогда не заплывать в открытый океан, не доверяться океанским волнам.

А потом их обеих разразил смех – колючий и шелковистый одновременно. К ним подплыла Мэгги-Мэри.

– Синь, разве можно быть такой серьёзной? – сказала она, кружась в воде, закручивая воду своими длинными пальцами. – Мы просто немножко поиграли, правда, моя девочка-русалочка?

Она стала брызгать водой им в лицо, зачерпывая её своими длинными пальцами, и снова засмеялась. Синь направилась к ней, рассекая плещущие волны.

– Ты хоть понимаешь, что ты натворила? – закричала она на Мэгги-Мэри, лицо которой казалось серебряным в жемчужном свете луны.

И тут настала тишина. Синь посмотрела Мэгги-Мэри прямо в глаза и сказала:

– Тебе пора. Уходи.

Мэгги-Мэри уже не смеялась. В её лице появилось какое-то новое выражение. И вдруг она стала звать девочку по имени, но это было какое-то новое имя, которое она никогда не слышала от неё прежде. Не Русалочка, не Хорошка, не Сладкая горошинка. Нет. Это было новое имя – Берегиня. Мэгги-Мэри повторяла его снова и снова.

«Береги… береги… береги…» – звенело вокруг неё и кружило над её головой, словно волшебный обруч, что делался всё тоньше и тоньше, пока от звука не остался лишь призрачный шёпот. Синь повернулась и пошла к пляжу. Она вынесла Берегиню на руках из солёного моря на берег к угасающему костру. Она сняла с неё мокрые майку и купальные трусики и завернула в новое махровое полотенце с красными и голубыми рыбками.

Берегиня прислушалась – не прозвучит ли ещё раз её новое имя, но не услышала ничего, кроме плеска волн и их шороха по песку. Почему здесь, у берега, они вдруг стали такие маленькие?

Она посмотрела на тёмную воду – в светящемся белопенном гребне волны вдруг мелькнул рыбий хвост, блеснув в лунном свете серебряной чешуёй. Блеснул – и исчез. Талисман у неё на шее был холодным как льдинка. Она снова заплакала. Взглянув на Синь, она увидела, что та тоже плачет. Потом Синь взяла её на руки, завёрнутую в полотенце, и прижалась к ней щекой. Так они и плакали вдвоём, пролив целое море горючих слёз. Целый Мексиканский залив горьких, солёных слёз.