Кампан (сборник) - игумен Варлаам Страница 7

Наконец, вступил в дебаты грозный Чернослив. Он был самым крупным и мясистым и считал, что это дает ему право быть и самым уважаемым.

– Так! – важно произнес он. – Вы – полные тупицы! Но вам повезло, что я оказался вместе с вами. Надо установить правильный порядок, тогда всё будет в порядке. А пока порядок неправильный, никакого порядка в кастрюле не будет. Потому что будет один беспорядок. Поняли?

– Поняли, – опрометчиво согласилось Яблоко, хотя никто ничего не понял. Яблоко всегда соглашалось со всеми, но делало всё по-своему.

– Объясняю! – тем не менее продолжил Чернослив. – Каждому надо определить правильный путь, по которому будет перемещаться только он. Никто другой не должен двигаться по этому пути. В случае нарушения виновный будет наказан. Все поняли?

Теперь поняли все, только не знали, кому какой путь выбрать.

– Сейчас разберёмся, – ещё более веско произнёс Чернослив. – Вам страшно повезло, что вместе с вами, тупицами, здесь оказался я!..

Но не успел он начать распределять правильные пути следования, как сам полетел вверх тормашками, боднув сморщенным лбом округлые бёдра Груши. Вода в кастрюле дошла до градуса кипения и бурлила громче сухофруктов.

– Ну вот, умник нашёлся, – засмеялась Груша то ли над самоуверенным Черносливом, то ли от его, пусть и непроизвольного, прикосновения.

Угрюмый Урюк решил поддержать Чернослива: явно важный фрукт, понимает толк в жизни.

– Надо всем слушать Чернослива, иначе пропадём, передерёмся и переругаемся. Говори, слушаем тебя, – дружественно-заискивающе обратился он к Черносливу.

– Хорошо бы его послушать, – подтвердило Яблоко, да только никак не могло удержаться от смеха, видя, какие кульбиты выделывает в воде их самозваный начальник. – Ха-ха… хм-хм… – тихо подхихикивало оно, несмотря на удары и пинки пролетающих мимо сухофруктов.

Сердобольная Изюминка жалела и неловкого недалёкого Чернослива, и беспрестанно охающую Курагу, которая из яркой оранжево-солнечной превратилась в блёклую бесформенную лепёшку. И несуразная Груша вызывала в ней сострадание, потому что не по злому умыслу пыталась она командовать и поучать, а по своей недалёкости. Урюк, пытавшийся устроиться покомфортнее, под сильным крылом; круглое Яблоко, катящееся само не зная куда, но стойко держащее удары; Алыча, летающая по кастрюле, как шрапнель; нарезанная кусочками Айва, колющая других острыми углами, – все достойны любви и милосердия.

– Всем строиться! – загремел откуда-то сверху Чернослив. – Пора наводить порядок! А то от беспорядка уже никакой жизни нет, потому что жизнь без порядка – это порядочная гадость, а не жизнь.

Однако новая волна густо пожелтевшего кипятка подкинула со дна группу засидевшихся там уже не сухо– а мокрофруктов, и они утянули Чернослив на дно.

Присягнувший ему на верность Урюк решил взять командование на себя. Он был более обходителен и старался руководить методом уговоров.

– Граждане, – взывал он, – граждане! Не толпимся в одном месте. Расходимся по своим местам. Не занимаем пути следования соседа. Выполняем инструкции уважаемого Чернослива!

Но жизнь в кастрюле никак не хотела укладываться в инструкции. Сам Урюк недолго держал речь, попав под шумовку хозяйки.

После помешивания в кастрюле стало немного спокойнее. Однако толкаться и получать тычки по-прежнему никому не хотелось, и каждый фрукт норовил занять позицию повыгоднее. «Хорошо бы оказаться наверху, – думал каждый. – Пусть внизу копошатся и ругаются, пихаются и дерутся, а я бы поплавал наверху, воздухом подышал». Но кипяток был неумолим. Он переворачивал все планы и намерения сухофруктов, превращая их в беспомощных существ.

«Да, жизнь по придуманному порядку не построишь, – размышляла Изюминка. – Наверное, не надо и суетиться. А в первую очередь попробовать изменить себя. Потерпеть… Принять жизнь такой бурной и неуправляемой. Смириться с её несовершенством и недостатками окружающих. Постараться сделать для них хоть что-то, что в твоих силах. А что не в твоих, то предоставить на волю… хозяйки, например». И ещё Изюминка заметила, что тот, кто сильнее возмущается поведением других, сам доставляет больше хлопот: налетает на всех, толкается, а столкнувшись, ругается и оправдывается. И наоборот, чем спокойнее старается вести себя фрукт, тем меньше достаётся ему от соседей, будто он действительно перемещается по какому-то своему, только ему назначенному пути. Значит, Чернослив по-своему прав».

«Наверное, и любовь достигается на этом пути, – продолжала размышлять Изюминка, перемещавшаяся в кипящем вареве, почти никого не задевая. – Чем милосерднее относишься к другим, тем больше даётся тебе любви к ним…»

После кипения, бурления, столкновений и выяснения отношений все наконец угомонились. Вода в кастрюле приобрела нежно-каштановый цвет и сделалась вполне компотом. Сухофрукты, отдав все полезные составляющие насыщенному отвару, залегали на дно. Первым слёг грозный Чернослив, уткнувшись в стенку кастрюли. Распласталась разварившаяся Груша, прекратив давать указания и наставления. Урюк потерял своё ядро и угомонился на «хребте» Чернослива. Яблоко уже никуда не катилось, а смиренно лежало на дне, как все, не имея возможности лежать по-своему. Когда-то острые кусочки Айвы уже никого не кололи и не жалили. А растрескавшаяся Алыча обессиленно покоилась, готовая угостить любого своим кисленьким нутром.

И только прозрачная Изюминка, ставшая совершенно янтарной, вдруг оторвалась от массы распаренных уставших сухофруктов и всплыла на поверхность.

Грибной сезон подходил к концу. Лес был ещё не тронут ржавчиной увядания, хотя в местах, где преобладали осины, уже засквозило. Берёзы рассеивали по сторонам золотой свет, льющийся с неба. Стояли прекрасные деньки!

– С добрым утром, дед-боровик! – разом вскричали осенние опята, облепившие старый пень.

– Моё почтение, ребята! – приподнял бурую шляпу уважаемый всеми гриб, на мгновение обнажив лысину.

– А с нами почему не здороваешься? – обиделись чешуйчатки золотистые, сидевшие неподалёку у основания двух сросшихся берёз.

– Вы бы лучше первыми поздоровались, чем обижаться, – ответил им боровик.

– Нет, ты нас просто не уважаешь! Считаешь несъедобными, хотя мы ничем не хуже опят.

– Каждый гриб должен приносить пользу: либо людям, либо зверям, либо лесу. А у вас, кроме яркой внешности… Да ещё и людей в обман вводите. Вас часто за опята принимают.

– Нас тоже можно есть! – хором закричали чешуйчатки.