Принцесса Линдагуль и другие сказки - Сельма Лагерлеф Страница 7

– А вот сейчас, фру, вы увидите, – пообещала Анна-Лиса.

И она стала подметать и убирать в хижине точно так, как мама подметала и убирала у них дома. Оба малолетних мишки прекратили играть и, засунув лапки в пасть, с удивлением уставились на Анну-Лису. А она только и делала, что толкала их с одного места на другое.

– Не путайтесь под ногами, мальчишки! Если не можете помочь, так по крайней мере не стойте на дороге. Марш отсюда!

И медвежата послушно переступали с места на место. Ну и зауважали же они Анну-Лису! А матушка Медведица, всплеснув лапами, пробормотала:

– Нет, никогда в жизни не видала такой дельной девчонки. Я думаю, мы оставим её у себя. Как по-твоему, отец?

– Ни за что! – сказала Анна-Лиса. – Потому что мне нужно домой, к маме, да побыстрее. Но раз вы, фру, так вкусно накормили меня, я тоже хочу хотя бы немножко вам помочь. Извините, если я спрошу вас, но вы, фру, никогда не моете своих мальчишек?

– Каждый день, – несколько оскорблённо пробормотала матушка Медведица.

– Тогда, верно, у фру нет настоящей сноровки для такой работы, – сказала Анна-Лиса. – Идите за мной, мальчишки, и я сделаю из вас людей.

И, взяв медвежат за уши, она потянула их за собой к лесному роднику.

– Какие удивительные у вас рыльца! Можно подумать, что вы поросята, – засмеялась Анна-Лиса.

Мишки страшно сконфузились и не нашлись даже что ответить. Но, когда Анна-Лиса обмакнула свой передник в воду и стала тереть их изо всех сил, медвежата заплакали:

– Так матушка никогда не делает, так матушка никогда не делает.

– Как же она делает?

– Она облизывает нас.

– Ну что я говорила! – воскликнула Анна-Лиса. – Вы – настоящие поросята. Как я вас ни тру, вы белее от этого не становитесь.

И тут ей внезапно пришло в голову, что мама говорила о медведе. Как ни моешь медведя, он от этого белее не становится. Анна-Лиса не испугалась, нет, она совсем не испугалась. У неё только слегка подкосились ноги. Она выкрутила свой мокрый передник и направилась к хижине.

– А теперь я пойду домой, – сказала она входя.

– Тогда нам, верно, нужно проводить тебя, – пробормотал господин Медведь. – А не то может прийти медведь и утащить тебя.

И тут он давай хохотать, и бормотать, и подталкивать свою старуху в бок. Ну прямо страх, до чего он развеселился. «Нет, медведь не может быть таким весёлым», – подумала Анна-Лиса и, успокоившись, протянула руку, благодаря хозяев за гостеприимство. А потом с батюшкой Медведем с одной стороны, с матушкой Медведицей – с другой и с двумя медвежатами, идущими не отставая сзади, Анна-Лиса шла домой. Но при виде этой странной компании бежали сломя голову люди и звери.

– Почему все убегают от нас? – спросила удивлённо Анна-Лиса.

– Это, верно, потому, что у тебя такой храбрый вид, – ответил батюшка Медведь.

– Подумать только, – заважничала Анна-Лиса. – А я никогда прежде за собой этого не замечала.

Услышав это, батюшка Медведь опять расхохотался, ну прямо затрясся весь от смеха, даже идти дальше не мог, вот до чего развеселился. Однако маме было не до смеха, когда она увидела, как всё медвежье семейство, переваливаясь, движется к её дому. Она только недавно вернулась и, не найдя Анну-Лису в доме, пошла искать её в саду. И вот тут-то она увидела Анну-Лису меж двух громадных медведей, а за её спиной – двух медвежат, которые забавлялись, толкая и кусая за уши друг друга.

– Мама, мама! – закричала Анна-Лиса. – Не убегай хоть ты от меня. Я ведь только маленькая Анна-Лиса.

– Скорее, дитя! – воскликнула мать. – Беги скорее, пока медведи не съели тебя!

Но думаешь, Анна-Лиса заторопилась? Нет, ничуть; она внезапно застыла на месте и большими глазами смотрела то на медведя, то на медведицу. И вдруг воскликнула:

– Да, так я и думала, потому что из этих мальчишек совершенно невозможно сделать людей. Фу, стыдись, старый Мишка, что ты обманул меня! Почему ты не сказал, что ты медведь?

Тут Мишка почесал у себя за ухом; вид у него был крайне сконфуженный:

– Но ты так бесстрашно кинулась ко мне, девочка. И мне не хотелось пугать тебя. Ну а теперь, раз уж нас узнали, лучше нам, пожалуй, уйти обратно в лес.

– И не думай даже об этом! – воскликнула Анна-Лиса. – Вы пригласили меня на орехи и мёд, а я приглашаю вас на три бутерброда. Милая мамочка, наверно, угостит нас кофе.

Что тут оставалось маме делать? Ей, верно, надо было только радоваться, что медведи оказались так милосердны к её Анне-Лисе. Но ей не хотелось пожимать им лапы, и поэтому она спрятала руки под передник, поклонилась и спросила, не будут ли господа так любезны войти в дом. Сначала, ясное дело, медведи зацеремонились. И может, они так и простояли бы ещё до сегодняшнего дня и всё церемонились бы и церемонились, если бы Анна-Лиса не толкнула как следует медвежат и они не побежали стремглав в дом. А потом церемониться уже больше не стоило.

Потом настал вечер, медведи отправились восвояси, а Анна-Лиса уже лежала в своей постели. Йон Блунд – Йон-Закрой Глазки, шведский бог снов, как раз собирался сомкнуть на ночь её веки, когда она внезапно села в кровати и сказала:

– Послушай, мама, как ты думаешь, люди разбегались и прятались от меня? Или, может, от медведей?

– Ясное дело, от медведей, – ответила мама.

– Ой, ой! – засмеялась Анна-Лиса. – До чего ж люди трусливы!

И тут она заснула.

Жила-была старая-престарая карга – троллиха; шла она однажды лесом с берестяным коробом на спине. А в коробе сидел её большой и уродливый детёныш. Волосы троллёнка походили на свиную щетинку, зубы были острыми-преострыми, как шило, а на мизинце – коготок. Однако троллиха считала, что пригожее её детёныша на всём свете не найти.

Вскоре подошли они к такому месту, где лес чуточку поредел. Там проходила дорога, вся в ухабах, скользкая от оплетавших её древесных корней, а по дороге ехали верхом крестьянин с женой.

Лишь только троллиха глянула на них, как решила шмыгнуть обратно в лес, чтобы люди не увидели её. Но тут она заметила, что крестьянка держит на руках ребёнка, и мысли троллихи тут же приняли другой оборот. «Давно хотелось мне посмотреть, может ли человеческий детёныш быть таким же пригожим, как мой», – подумала она и спряталась за большим ореховым деревом, росшим у самой обочины дороги.