Заявка на подвиг. Сказочное повествование - Константин Арбенин Страница 9

– Надежно он забаррикадировался, этот Купидон. Как же нам его выкурить-то?

– Надо достать весомое рекомендательное письмо, – предложила донья Маня. – От волшебника, например, какого-нибудь. Чтоб они все испугались и допустили тебя к самому. Тогда бы ты его вызвал на дуэль, а уж от вызова-то он не сможет отказаться, все ж таки рыцарь. Не пришлет же он вместо себя адвоката?

– Знаешь, я не удивлюсь, если пришлет.

– У тебя есть знакомые волшебники?

Рыцарь задумался.

– Волшебников – нет, а вот одного отшельника знаю. Он, пожалуй, не хуже волшебника в некоторых вещах соображает.

– Кто такой?

– Кентавр Сандалетов, магистр средневековых наук, преподавал у нас в училище рыцарское дело. Его все рыцари знают, и он всех знает, – несколько рыцарских поколений у него учились. Стало быть, и Дон Капитон в курсе.

– А где он живет? Пошли к нему прямо сейчас.

– Он в городской темнице сидит, на самом верхнем этаже, с балконом. Вон, смотри, – и он показал на едва подсвеченный силуэт самой высокой башни в районе.

– За что же это его посадили? – удивилась оруженоска.

– Его не сажали, он сам сел, добровольно. Он ленивый отшельник, в тюрьме сидит на всем готовеньком: еда, койка, баня, ветеринар. Не знаю вот только, как к нему попасть.

– Элементарно, рыцарь, – сказала на это донья Маня. – В городской темнице работает отец одного моего двоечника, – думаю, он мне не откажет. Пойдем, время еще детское.

– Время, может, и детское, – решительно возразил барон Николай, – но я рыцарь взрослый и хочу спать. Меня, знаешь, как сильно пнули, – надо бы хоть пятак к копчику приложить. Завтра с утра пойдем.

Кентавр Антиох Сандалетов, магистр рыцарских наук, отправляясь на новое место жительства, пожертвовал все свое движущееся и не движущиеся имущество муниципальному хозяйству, с собой же взял только носовой платок, стеклянную баночку с раствором для сотворения мыльных пузырей да три чемодана альбомов с фотографиями своих выпускников. Затворнику выделили одиночную камеру с балконом на самой верхушке тюремного донжона, откуда был виден весь Анахронезм – так сказать, Анахронезм в разрезе. Как добровольно заключенному кентавру многое разрешалось (городские власти не были заинтересованы в его возвращении), в том числе и внеплановые свидания прямо в камере, однако до сих пор никто ему свиданий в тюрьме не назначал. Поэтому, когда тюремщик Паша доложил о приходе гостей, кентавр изо всех своих лошадиных сил попытался не выказать к этому интереса.

Тюремщик впустил в камеру барона Николая и донью Маню.

– Здравствуйте, магистр, – поклонился рыцарь. – Вы меня помните?

Заключенный стоял посреди просторного балкона и, дуя в специальную рамку, выпускал на волю мыльные пузыри разнообразных размеров и оттенков. На верхнюю человеческую часть его тела была надета темно-синяя тюремная роба с большим карманом на боку, голова кентавра была почти лысая. Услышав приветствие, магистр Сандалетов небрежно посмотрел на рыцаря и, повернувшись спиной, продолжил свое легкомысленное занятие.

– Я барон Николай, вы преподавали у нас рыцарское дело, лет двадцать пять тому назад... В тридцатом РыцПТУ – не помните?

– Короче, – сказал Сандалетов, не разворачиваясь (и рыцаря, и оруженоску он наблюдал в мыльных пузырях, как в зеркалах заднего вида). – Что вам надо?

– У нас к вам очень важное дело, – начал барон Николай.

– Я не занимаюсь делами, – разочарованно отозвался магистр, – тем более, очень важными. Я не для этого удалился от людей. Единственное дело, которое для меня важно – эти мои мыльные пузыри. Все остальное – тщета и глупость.

– Вы мизантроп? – спросила донья Маня.

– Наоборот. Я очень люблю людей и поэтому совершенно не могу среди них жить. У меня разрывается сердце, когда я вижу, как они все глубже и глубже погрязают в собственной глупости. То ли дело пузыри – вершина творения! Они легче воздуха и устремлены только вверх.

– Но пузыри недолговечны.

– А, по-вашему, люди долговечны? Их век не многим более велик, чем век этих прекрасных шаров. Все относительно. Кстати, – он вдруг оживился, – я сам разработал рецепты некоторых пузырей и, если вам интересно, могу поделиться кое-какими тонкостями приготовления исходных растворов.

Пока гости не успели выказать возражений, кентавр, цокая, подошел к столику, на котором у него находилась алхимическая мини-лаборатория.

– Вот, смотрите, – изящным жестом он обвел склянки, пробирки и реторты, принялся перебирать колбы и поочередно размахивать ими перед рыцарем и оруженоской. – Это особо крупные пузыри. А это наоборот – женский бисер, карликовый сорт. Это сорт жемчужный, шары такого сорта переливаются на свету перламутром, могут быть глянцевыми, а могут матовыми. Глянцевые чуть дороже. Это сорт «витамины», они похоже на разноцветные драже. А два дня назад я наконец-то получил раствор для особо прочных пузырей. Они не лопаются даже от прикосновения мужских рук и могут существовать до трех суток. Представляете?

– Поздравляю, – сказал барон Николай. – Очень рад за вас.

– Вот посмотрите.

И отшельник продемонстрировал свое искусство: ловко раздул пузырь величиной с шаровую молнию, отпустил его, и тот, повиснув в воздухе, долго болтался на одном месте, как медуза в аквариуме. Когда кентавр говорил о пузырях, движения его становились бодрее, осмысленнее, в голосе появлялась теплота, в движениях – проворность.

– Видите, он не улетает и не лопается, – азартно рассказывал он, тыкая пальцем в пузырь. – Какая упругость, какое невозмутимое спокойствие! Согласитесь, что он великолепен?

– Красиво, – согласился барон Николай без воодушевления.

– И все-таки, – сказала донья Маня, – мне кажется, что это не та красота, которая может спасти мир.

– Красота едина, – возразил мастер Сандалетов, мгновенно сдувшись, – она не может быть та или не та. А что касаемо мира, то я вообще не понимаю, зачем его надо спасать. Спасать мир – значит, спасать всю ту глупость, которая в нем расплодилась и расцвела махровым погибельным грибком. Его, горемычного, не спасать надо, ему надо дать достойно умереть, и чем раньше, тем лучше. Пока его забористая молодецкая тупость не превратилась в полный старческий маразм. Пока он не сдох под каким-нибудь космическим забором, этот ваш мир.

– Красиво сказано, – вздохнул барон Николай, – концептуально.

– Да уж, – кивнула донья Маня, но тон ее не обещал ничего хорошего: она, похоже, этой концепции не разделяла. – Красота! Ты, я гляжу, привел меня к настоящему мудрецу. К такому круглому мудрецу, который все свою мудрость выдул в пузыри и пустил по ветру.

– Это она про меня? – спросил остолбеневший кентавр у рыцаря. – Смелая женщина.

– Оруженоска моя, – глуповато улыбнулся барон Николай.

Конец ознакомительного фрагмента