Карта нашей любви - Изабель Брум

Пролог

Маленькая девочка положила подбородок на колени и зарылась босыми ножками во влажный песок. Набежавшая волна остановилась прямо около ведерка с лопаткой, которые мама с папой купили ей этим утром. Игрушки отлично сочетались с купальником малышки – красным в белый горошек. У сестры тоже было ведерко с лопаткой, но голубого цвета. «Это глупо, – считала Дженни, – потому что все знают, что голубой – мальчишечий цвет, а все мальчишки – вонючки. Красный же – это цвет, который носят королевы, цвет, который невозможно не заметить». Дженни задумалась о почтовых ящиках родного дома в Кенте, и о телефонных будках на углу их улицы. Красный – самый любимый цвет девочки.

Она вытянула ноги и захихикала, когда пенистая кромка волны пощекотала ее пятки. Вдалеке видела сестру, собиравшую ракушки в ведерко. «Бессмысленное занятие, – подумала она, – мама все равно никогда не разрешит взять этот мусор с собой в Англию».

Мысли о доме заставили Дженни немного опечалиться. Ей не хотелось возвращаться туда, где каждый день шел дождь, коровы убегали с заднего двора и оставляли большие лепешки посреди улицы. Она хотела остаться здесь, на этом острове, где солнце сверкало на поверхности воды, как звездная пыль, и было так жарко, что можно завтракать мороженым. Глядя в морскую даль, Дженни заметила, что один из островов, выступающих над водой, похож на черепаху. Черепаший остров!

– Сэнди! – закричала она, вскочив от возбуждения. – Посмотри туда! – К тому времени, как она подбежала к сестре, Сандра уже увидела остров и придумала целый план, как уговорить маму с папой доплыть туда на лодке.

– Наверное, это самое лучшее место на всем белом свете, – сказала она Дженни, и сестра не раздумывая изобразила строгое выражение лица.

– Не говори ерунды, – проворчала она.

Легкий ветерок подхватил пряди, выбившиеся из косички Сэнди, и задул их прямо на лицо девочки – Дженни рассмеялась, ведь сестра выглядела как дикарка.

– Это однозначно самое лучшее место в мире, – заключила Дженни, постаравшись вложить в голос побольше твердости, как делала мама, когда сердилась. – Когда я вырасту, я вернусь сюда и останусь жить.

– Я тоже, – ответила Сэнди и взяла сестру за руку. – Мы будем жить здесь вместе.

Письмо пришло в среду.

Стоял май. Лондон старался стряхнуть с себя назойливые остатки мокрого апреля. Серые облака походили на клочки овечьей шерсти, и туристам приходилось покупать дорогие целлофановые накидки в сувенирных магазинчиках, заполонивших набережную Темзы. Все говорило о том, что впереди еще один ничем не примечательный день, один из тех, которые пролетают незаметно, как пустая страница исписанного ежедневника.

Но письмо сделало этот день совсем не обычным.

Холли подождала, пока глаза привыкнут к темноте. Она знала, что уже поздно, потому что шум транспорта за окном стих, лишь изредка проезжал автобус или грузовик, заставляя вешалки в шкафу позвякивать. Кто-то однажды назвал это время «колдовским часом» – с трех до пяти утра, когда мегаполисы, города и деревни поглощала абсолютная безоговорочная темнота, проникая во все щели и тайные двери.

Но это Лондон, и темнота здесь никогда не бывает абсолютной. Со своей подушки Холли видела, как неясный свет уличных фонарей пробивается сквозь приоткрытые шторы и лучом протягивается к ней по одеялу. Руперт подвинулся ближе, перекрыв собой окончание желтого луча. Он повернулся к ней, и та увидела очертание его пухлых губ и темный узор прилипших ко лбу волос.

Он заявился далеко за полночь, бесконечно трезвонил в домофон и распевал глупые песни. Снова пил с коллегами в баре, но Холли было все равно. Она даже обрадовалась, что Руперт отвлек ее, когда поднялся по ступенькам и запечатлел влажный поцелуй где-то рядом с ее губами. Вернувшись домой Холли уже знала, что эта ночь вряд ли обрадует ее сном.

Многие годы девушка страдала от бессонницы, еще с ранней юности. Холли научилась думать о бессоннице, как о живом существе, похожем на тролля, который усаживался на ее груди, свешивал ноги и запускал ледяные пальцы ей под кожу, сжимая сердце. Тревога была причиной бессонницы, а бессонница подкармливала тревогу, и все это становилось бесконечным порочным кругом. Избавиться от существа было довольно сложно, а сегодня оно действовало особенно сильно и настойчиво. Холли чувствовала, как ее тело деревенеет от отчаяния, одеяло вдруг стало очень тяжелым, и она буквально задыхалась под ним.

Руперт начал пускать слюни, пузырь в уголке его открытого рта ритмично надувался и сдувался. Холли почувствовала предательский металлический запах перегара и отвернулась от Руперта, глядя на стоящую на полу сумку с письмом.

Тяжесть от письма, а точнее, от того, что в нем написано, казалась настолько огромной, что Холли не удивилась бы, если бы половица под ковриком треснула и образовала дыру в центре Хакни, в которую они с Рупертом улетят до самой канализации. Уголок конверта выглядывал из сумки, в темной спальне он казался бледно-серым, и Холли вспомнила, каким безобидным он выглядел, когда увидела его среди счетов за газ и рекламных листовок дешевой пиццы. Конверт с прозрачным окошком; такие обычно используют в банках и больницах, имя и адрес печатаются внутри, на самом письме. Холли даже не заметила иностранных марок, пока не распечатала конверт.

Прочитав оба письма и рассмотрев фото, девушка села и какое-то время сидела без движения, разглядывая дырку, которая только-только появилась на покрывале старой софы. Несколько лет назад она сама связала это покрывало, но уже давным-давно в ее руках не бывало ни спиц, ни других швейных принадлежностей. Однако в этот момент она решила срочно их найти. Бросив на кофейный столик письмо, она начала рыться в коробках под кроватью, пока не нашла все необходимое для ремонта покрывала.

– Просто сосредоточься на этом, – приказала она себе. – Подумаешь о письме потом.

На какое-то время это сработало. Холли в совершенстве владела мастерством отвлекать себя от ненужных мыслей. Она умудрилась заполнить весь свой вечер бесполезными делами, и как раз перед приходом Руперта идеи у нее закончились. Радуясь возможности на несколько часов оттянуть необходимость что-то решать, Холли встретила гостя гораздо более радостно, чем обычно, и удивленный Руперт с удовольствием согласился остаться. К сожалению, пьяный и уставший бойфренд продержался недолго, и теперь Холли лежала в кровати, не в состоянии заснуть и буквально умирая от тревоги.

Глубоко вздохнув, она закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на чем-то другом – чем угодно, – но письмо сразу же вставало перед глазами.

Дорогая Холли!

Ты, наверное, не помнишь меня, а я думаю о тебе каждый день. Я была рядом, когда ты родилась…

– Нет! – произнесла она вслух, и звук собственного голоса заставил ее подпрыгнуть в тихой комнате. Руперт пробурчал что-то нечленораздельное, пузырь слюны лопнул, пока он ворочался на подушке. Холли задержала дыхание, надеясь, что он не проснется. Он захочет узнать, почему ее лицо влажное от слез, а ответов у нее пока не было.