Немецкий мальчик - Патрисия Вастведт

1947 1

Ровно в пять мимо двери Элизабет прошлепали тапки гостя из соседнего номера. Загудел водонапорный бак. Кашлянула лошадь, тянущая повозку с хлебом, заскрипели колеса велосипеда — это мальчишка из мясной лавки заказы привез. Через пару минут в рассеивающемся мраке слышалось только пение птиц.

Элизабет приснился сад возле их дома в Лондоне. Солнечный свет лился сквозь листву, по траве скользили причудливые блики. Элизабет в старом школьном платье собирала под грушей падалицу и, подняв голову, увидела: Карен нашла грушу, такую большую, что с трудом держала на руках. Груша была зеленая с точками и очень красивая, как и все сокровища Карен. Элизабет захотелось эту грушу, но Карен не дала, лишь позволила взглянуть. Вблизи груша оказалась не такой уж и аппетитной, а в мякоти скрывалась не пчела и не червяк, а крошечный младенец.

— Он твой, — сказала Карен.

Элизабет открыла глаза. Голос Карен слышался так явственно, будто она, живая, стояла у кровати. Еще миг в полумраке висел залитый солнцем сад.

В шесть под окнами послышались громкий шепот и хихиканье — пришли девушки-кухарки. Миссис Маккрей шикнула на них и загнала в дом. Утреннее солнце постепенно высветило пыль на ночном столике, серьги и часы Элизабет. Было почти семь.

«Где сейчас поезд? — подумала Элизабет. — Скоро все случится. Я унаследую сына Карен, я его еще даже не видела, а уже люблю и ненавижу».

— Долго еще? — спросила Мод, прыгая на одной ножке возле турникета.

— Скоро, милая, скоро! — успокоила Элизабет. — Никуда не убегай. Держи меня за руку.

День клонился к вечеру. Дворник подметал перрон, а у корки, которую он не заметил, суетился воробей. Возле турникета собиралась толпа.

— А скоро — это когда? — спросила Мод.

Из тумана вырвался поезд, и воробей упорхнул. Копоть так и летела — ожидающие закрывали глаза и морщились. Поезд громко загудел, и Элизабет судорожно вцепилась в рукава пальто. Двери вагонов открылись, и пассажиры стали передавать носильщикам сумки и чемоданы. В толпе мелькнуло лицо Джорджа, а вот парня, который сошел бы за Штефана, поблизости не было.

— Я видела папу, — сказала Элизабет дочери. — Моди, он уже здесь.

Девочка от радости онемела. Элизабет тоже радовалась, но и сейчас в этой толпе она искала лицо Майкла.

«Ради бога, прекрати! Вы больше не увидитесь. У него теперь совсем другая жизнь».

Элизабет сунула сумочку под мышку. Снова мелькнул Джордж — немолодое лицо, кто мог подумать, что она выйдет замуж за человека настолько старше себя. Долгие гипнотические часы в поезде явно его утомили. Джордж пригладил густые седые волосы, поправил шляпу и двинулся сквозь толпу пассажиров, разбирающих багаж. Глаза припухли, под загаром, который не сходил даже зимой, его мужественное лицо казалось одутловатым — видимо, с недосыпа. Наверное, он тоже по ней скучал.

Джордж остановился. Элизабет помахала, но над головами висел пар, он вихрился в толпе, и она снова потеряла мужа из виду.

Два дня назад Джордж уехал в Дувр встречать сына Карен, прибывшего в Англию на пароме. Помимо сильного истощения доктор приемно-регистрационного пункта обнаружил у паренька вшей. Штефана побрили, рану на шее обработали. Джордж купил ему новую одежду, а изодранную форму гитлерюгенда и разбитые сапоги выкинул.

Из Дувра Джордж позвонил домой.

— Штефан здесь. Пропустили и оформили без лишней волокиты. Ни ему, ни мне ни единого вопроса не задали.

— Он здоров?

Элизабет сидела на кровати в безнадежно унылом гостиничном номере: коричневые полы, объемные зеленые обои, зеленое покрывало на кровати, над изголовьем «Тадж-Махал на рассвете» — вышивка в крикливых розовых тонах. Элизабет задернула шторы и зажгла лампы на тумбочке, но уютнее не стало. В окрестных холмах выл ветер.

Элизабет с Кристиной и Мод на поезде доехали до Йорка и остановились в пригородной гостинице, куда Джордж привезет паренька. Они попривыкнут друг к другу, а потом Штефан отправится в школу-интернат, где когда-то учился Джордж.

Она услышала чей-то приглушенный голос, словно трубку прикрыли рукой.

— Джордж?

— Да-да. Тут к телефону очередь, мне пора. Врач сказал, ему нужно время. Через пару месяцев будет как огурчик.

— А он… По-твоему, он… — Элизабет так туго обмотала палец телефонным шнуром, что стало больно.

— Элизабет, он обычный парень. Слава богу, разыскали нас. Невероятно, эти дети прошли через ад, а мы еще заставляем их страдать. Они же понятия не имели, что творится вокруг.

По спине Элизабет побежали мурашки. Ему шестнадцать — разве он ребенок? Как мог он «понятия не иметь»?

— Штефан жил в каких-то развалинах, — продолжал Джордж, — рылся в мусорных баках у американской полевой кухни. Черт возьми, эти мальчишки не виноваты, что случилась война. Не больше, чем наши дети.

«Наши дети не носили свастику. Наши дети никого не убивали», — хотела возразить Элизабет, но вслух сказала другое:

— На ужин мы ели жареный колбасный фарш, а на десерт — банановый крем, настоящий. Не представляю, где миссис Маккрей раздобыла бананы. Моди была на седьмом небе.

В трубке затрещало.

— Алло, алло! Джордж, ты меня слышишь? Когда вы приедете? Мод без конца спрашивает.

— Мы приедем завтра. Гостиница приличная? Миссис Маккрей уверяет, что там очень современно. Я хотел, чтобы тебе было удобно.

— Чудесная гостиница.

Пауза.

— Самое меньшее, что мы можем дать мальчику, — приличное образование. Научу его удить нахлыстом и пить хороший односолодовый виски. А еще стрелять. Как думаешь, ему понравится?

Вопреки всему Элизабет улыбалась, кладя трубку. Упражнения в стрельбе Штефану не понадобятся, он куда лучший снайпер, чем Джордж.

Тем временем первые пассажиры уже проходили через турникет. Парень в гражданском сдал свой билет и остановился как вкопанный, словно без него не был способен двигаться. Сбитый с толку, взволнованный, как и все демобилизованные, он будто заблудился на нейтральной территории между войной и миром и не знал, куда податься. Вокруг него собрались люди, а потом девушка в пышной юбке, на которую наверняка ушли купоны за целый год, растолкала толпу и бросилась парню на шею. Они покрепче обняли друг друга, чтобы никто больше не разлучил. Девушка засмеялась, а парень ее приподнял, ее волосы упали ему на лицо, и он впился в ее губы, прижимаясь к ней лицом.

Толпа разделялась, огибая парня с девушкой, и текла из-за турникета. Элизабет отвернулась: подол девушкиной экстравагантной, легкомысленной юбки задирался все выше и выше.