Большой футбол Господень - Михаил Чулаки

Господствующее Божество не ведает ни сна, ни отдыха. Ни сон, ни отдых Ему ничуть не нужны, потому что не ведает Оно и усталости.

Многими малыми планетянами Бог всегда поминается в мужском роде. Только Он, небесный оплодотворитель, Мужчина мужчин, способен, по их мнению, сотворить их скромную планетку и весь остальной мир в придачу. Но там где есть Он, подразумевается и неразрывная с Ним Она. Господствующее же Божество едино и неделимо. И если уж выбирать местоимение для этого бестелесного Начала Начал, способного к неограниченному бесполому творчеству, нужно, конечно же, применять средний род – Оно.

Не ведает Оно усталости, но ведает скуку. Бессмысленный и безвременной Хаос, лишенный всяких форм, словно бы бесконечная манная каша – ровная, хорошо перемешанная, без комков и изюминок, в которой ничего не может происходить, потому что все происшествия возможны только между комками и изюминками, отделившимися от размазанной ровной массы, – бессмысленный этот Хаос неизбежно наконец надоел Ему.

Слабое слово – надоел. Не скука, а мучительная тоска замкнутости в Себе Самом пронизала Господствующее Божество, когда мысль Его вихрем неслась по постылому кольцу, лишенная всяких внешних впечатлений! Существование худшее, чем бесконечное одиночное заключение – заточение в Себе Самом! Нужно было или погасить ставшее непомерной мукой закольцованное сознание – или вырваться из Самозаточения.

И Божество, действительно будучи Господствующим, включило Свою волю, которая пронзила Хаос мощным силовым полем, под воздействием которого ровная прежде масса разбилась на отдельные частицы, немедленно начавшие колебаться, носиться по суматошным орбитам, сталкиваться, выбрасывая искры энергии – родился Космос, потекло время.

Созерцать мельтешение частиц сделалось уже куда интереснее. Но частицы кружатся и сталкиваются совершенно бессознательно. Что тоже вскоре наскучило. Но вот если создать сгустки частиц, наделить их малыми долями воли, чтобы сгустки эти отделились от вещества и сделались уже существами, тогда можно будет сколько угодно наблюдать за борениями и порывами этих мелких смешных существ – чтобы отвлечься от скуки всезнания и всемогущества.

Планы у Божества, слава Ему Самому, никогда не расходятся с делами. Задумано – и тотчас воплощено. Завелись обитаемые планеты, начались на них истории.

* * *

Чадолюбие очень трогательно. Поистинне, многие существа любят детей своих больше чем самих себя.

Впрочем, если всмотреться в их души слишком пристально, картина усложняется.

– Деточка моя! Ночи я над тобой сидела! Ничего не жалела для тебя! Всю душу свою в тебя вложила! Только о тебе и думала! Своей жизни не знала, только тобой и жила!

Бесконечны материнские причитания над умершей дочкой.

Но жалеет-то мать больше себя: «Ночи сидела… душу свою вложила… жизни своей не знала… только тобой жила…» А если бы жила не только дочкой? Если бы вложила не всю душу – значит и убивалась бы меньше?

Любить ради любимого, полностью забыв себя, удается редко. Обычно любят-то любят – но любят прежде всего свою любовь, жалеют прежде всего собственные усилия, собственные вложения – душевные и даже материальные, собственные жертвы, оказавшиеся напрасными.

Объяснять матери такие сложности ни к чему. Она не поймет. Она подлинно думает, что оплакивает дочь, а не собственную любовь и собственную боль. Страдает мать совершенно искренне. Просто она не умеет чувствовать иначе.

– За что же, Господи?! Чем я согрешила, что отнял Ты у меня малютку невинную?! Знаю, грешила я, долго оскорбляла Тебя неверием, слишком поздно опомнилась. Ну наказал бы меня, я бы все снесла без ропота! Но пощадил бы безгрешную малютку!

* * *

Красивые конструкции – планетные системы, пристроившиеся к некоторым звёздам! Быстро-быстро крутятся крошечные шарики вокруг пылающего большого шара – материнской звезды.

Быстро-быстро, по Божественным меркам. А для живущих на шариках планетян, каждый круг – заметный отрезок, некий этап, год. Да что круг – даже вращение планеты вокруг условной оси успевают замечать мелкие планетяне, учитывая в своих повадках день и ночь. И Господствующее Божество всякий раз вынуждено специально настраиваться на их лихорадочный темп восприятия, чтобы различать происходящие на шарике события.

* * *

– Солнышко наше, за что Ты не пощадил ни минуты?! Где же Твоя справедливость и милосердие Твое тоже?!

На такие бунтарские вопли Оно в своем бесконечном величии не реагирует. Просто существует детская смертность наряду со всемирным тяготением и прочими законами природы. Значит, каким-то детям приходится умирать, не дожив даже до отрочества – чисто статистически. К тому же, создало Оно для полноты природы и разнообразные вирулентные организмы, которые хоть и микроскопические, но тоже стремятся жить. Вот и умерла у Людмилы с Игнатом от злокачественного лейкоза их первенка – девятилетняя Лиза. Зато достигла кратковременного процветания колония специфических вирусов – в положение вирусов Оно ведь тоже должно войти.

Отгоревав свое и утешившись, ибо почти все на свете умеют утешиться, хотя и подумало Оно однажды: «Блаженны безутешные», Людмила Васильевна с Игнатием Игнатьевичем сосредоточились на младшем сыне, двухлетнем тогда Дениске, в компании с которым, в очередь за многими другими нововерами, и окрестились все трое в ближайшем храме. Дениска пленял окружающих своими золотыми волосиками, из-за которых он напоминал девочку. Даже у дорогой Лизаньки таких не было. И не потому ли и умерла несчастная Лизанька, что в своей безбожной молодости Люма с Игом (так они во времена новобрачия звали друг друга – не по-христиански, а по-бесовски!) не удосужились призвать на детей покровительство Божие?! В святцах записан святой Дионисий, которому и соответствует усеченный светский вариант имени – Денис. Подобно тому как простецкий Иван восходит к самому апостолу Иоанну.

* * *

Если бы кто-то из планетян мог услышать голос Вселенной, который постоянно принимает Господствующее Божество, он был бы не то что бы оглушен – испепелен колоссальной энергией. Это – дикий рев, в который сливаются все страсти и страдания мира.

Каждую секунду мучаются и гибнут мириады существ на бесчисленных планетах, и вопль их доносится до Божества. Потому не может Оно не привыкнуть к вселенскому воплю, не может не воспринимать смертные стенания всего лишь как привычный фон – и не ужасаться уже ужасам жизни.

И даже – что самое приятное, способно Оно, не замечая главных массовых ужасов, выхватывать взглядом сцены обыкновенные, но почему-то забавные или трогательные, или просто чем-то любопытные. Без такой избирательности Оно было бы занято только войнами, эпидемиями, природными катастрофами и не различало бы обыкновенных существ в обыкновенном будничном существовании. А Оно – различает, когда пожелает.