Струны моей души. Рассказы, повести и стихи - Николай Таратухин

Не зная броду…

«…И, пожалуй, увидеть я рад,

Как лиса, притворившись мёртвой,

Ловит воронов и воронят».

(Сергей Есенин).

Это случилось со мною «на заре туманной юности». Жил я в городе Бахчисарае в собственном доме, построенном моими родителями ещё до войны. Отец погиб в сорок четвёртом на фронте, а мать пережила его на десять лет и умерла от рака желудка два года назад. Двух моих младших братьев определили в детский дом, а я остался единственным хозяином домовладения.

За эти два года моя жизнь могла принять совершенно неожиданные повороты. Но я не стал ни вором, ни бандитом и всё это благодаря моему увлечению спортом. В шестнадцать лет я поступил работать в городскую пожарную команду, где спорт приветствовался руководством команды. К этому времени я был замечен тренером городской футбольной команды и успешно выступал за сборную бахчисарайского района в первенстве Крыма.

Дом наш был небольшим, но имел пристройку — небольшую комнатушку с отдельным входом и маленьким оконцем. В ней размещались две кровати и стол. Сложенная из кирпича печь служила для варки пищи и обогрева в зимнее время. Здесь как раз и происходило событие в моей жизни, о котором можно сказать — впервые в жизни.

В августе 1954 года мне исполнилось восемнадцать лет. К этому времени я окончил восемь классов вечерней школы и в сентябре я пошёл учиться в девятый класс. С учебниками в то время было плохо, но в школе была своя библиотека, в которой ученики могли брать их под запись на свою карточку. Помимо учебников в библиотеке был большой отдел художественной литературы. Я свое одиночество скрашивал чтением книг. Читал всё без разбору и очень быстро. Пожилая библиотекарь Анна Михайловна, увидев моё увлечение чтением, решила как-то систематизировать поток информации, которую я получал из книг и стала предлагать мне не только русскую классику, но и сочинения зарубежных писателей. Сильнейшее впечатление на меня произвело произведение Гюстава Флобера «Искушение святого Антония». Когда я читал его, то представлял себя на месте Антония:

«…Перед рассветом я приступал к молитве; потом спускался к реке за водой и возвращался по крутой каменистой тропе с бурдюком на плече, распевая гимны. Затем развлекался уборкой хижины, брался за инструменты; старался, чтобы циновки были совсем одинаковы, а корзины легки, ибо малейшие дела мои казались мне тогда обязанностями, и в них не было ничего тягостного».

Каждое утро я спускался с двумя вёдрами по каменистой тропе из своего дома, расположенного под скалами северного склона бахчисарайского ущелья к водопроводному крану, расположенному далеко внизу на центральной улице, чтобы набрать свежей воды. Гимны не распевал, но песни напевал. Затем занимался уборкой комнат. Позавтракав, садился играть на гитаре, выполняя задания своего учителя, которые считал своими обязанностями. С преподавателем гитары я познакомился совсем недавно и ревностно принялся изучать музыку. Школьные задания тоже выполнял, но уже с меньшей охотой. Так протекали дни, когда я находился не на работе. Работал я в городской пожарной команде сутки через трое.

Как раз в момент чтения сочинения Гюстава Флобера «Искушение святого Антония» ко мне на квартиру попросились две работницы городской трикотажной фабрики. Я поселил их в вышеупомянутую пристройку. Девчата, по моим нынешним понятиям, молодые, а тогда мне казалось, что одна совсем старая — ей было тридцать лет, а вторая по возрасту ближе ко мне. Ей шел двадцать второй год. Я не был святым отшельником типа Антония. Женщины волновали меня и будоражили всё моё существо. Я подолгу мог смотреть на женские ноги, поднимая глаза выше к бедрам. В моё время женщины носили совершенно иную одежду, которая порой скрывала выпуклости зада, но тогда я включал воображение, и оно дорисовывало мне невидимые прелести этих неведомых мне существ. Что же касается женской груди, то мои руки порой испытывали зуд от желания потрогать эти бугры Венеры у какой-нибудь красотки.

Вот в таком моём состоянии ко мне поселились две женщины. Не какие-нибудь там скромницы, типа монашенок, а работящие, не чурающиеся крепкого словца бабы. Звали младшую Тамара, а фамилия её была Савченко, созвучной с историческим персонажем — царицей Савской, что меня немало удивляло.

«Царица Савская, прослышавши о славе Соломона, пришла искусить его загадками».

Белый слон, в золотой сетчатой попоне, подбегает, тряся пучком страусовых перьев, прикрепленных у него к лобной повязке.

На его спине, в подушках из голубой шерсти, скрестив ноги, полузакрыв веки и покачивая головой, сидит женщина, одетая столь ослепительно, что вся сияет лучами. Толпа простирается ниц, слон подгибает колена, и Царица Савская, соскальзывая по его плечу, спускается на ковры и направляется к святому Антонию…»

Меня все сильнее стало тянуть к соседкам. Я, как говорят сейчас, «положил глаз» на Тамару, почувствовав, что это не безнадежно. Ростом она была с меня. Широкоплечая, с хорошо развитой грудью, мускулистыми руками и узким тазом; она в нынешнее время могла бы запросто стать чемпионкой по борьбе или боксу среди женщин. Волосы на голове у нее вились без всякой завивки и украшали лицо, над которым Создатель особо не трудился — оно было словно вырублено только топором без всяких других столярных инструментов. Но большие карие глаза компенсировали все недочеты природы. Они гипнотизировали меня и манили к себе с непреодолимой силой.

Я просто заболел ею. С нетерпением ожидал, когда она придёт с работы, чтобы только увидеть её, поговорить о чём угодно, но ни в коем случае о своих чувствах к ней. Свои чувства к ней я скрывал. В зимние вечера, придя из вечерней школы, я регулярно наведывался к своим квартиранткам, которые допоздна играли в карты и слегка порой выпивали. Я к спиртному, как спортсмен, не прикасался, но разные их байки слушать любил. Естественно, Тамара стала догадываться о моём неравнодушии к ней. А мне стало казаться, что и она готова ответить мне тем же. Я не только не имел половых отношений, но даже ни с одной девушкой пока не целовался. Старшая квартирантка, я ее звал тетя Галя, знала множество анекдотов, многие из которых были такого содержания, что у меня на первых порах уши вяли. Тем более, что никаких ограничений на скабрёзность не было. Все говорилось прямым текстом. Тамара в этих случаях заразительно смеясь, хлопала меня по колену, а её рука, как бы невзначай соскальзывала, прощупывая мои довольно мускулистые бёдра футболиста. При этом пальцы руки её скользили до самой ширинки моих брюк, касаясь, как бы невзначай того, что скрывалось за нею. Порой это было уже не касание. А нечто другое.

В конце концов, я осмелел до такой степени, что начинал сам проявлять активность и моя рука оказывалась под её платьем, не встречая никакого препятствия. Тётя Галя или не замечала нашего рукоблудства, или делала вид, что не замечает, но в нашем лице она находила благодарных слушателей. А у нас с Тамарой дело шло к выяснению отношений.