Третье дыхание - Валерий Попов

Глава 1

забыл: пузыри на лужах – это к долгому дождю или к короткому? Криво отражая окна, кружатся возле люка. Но все равно – к короткому или длинному, вечно стоять под аркой не удается, надо идти домой. Я гляжу на наши окна. Лишь у отца окно светится: все пишет свое

“последнее сказанье”, как, усмехаясь, говорит он… но мне туда, в темноту, где ждет меня все… все, что я заслужил. Весь ужас. Вперед!

Теперь еще какая-то “острая стадия” наступила у нее! Значит, все, что было до этого, “тупой” можно назвать? Последняя шутка твоя – кстати, неудачная. Иди. Прошел через мокрый, хлюпающий двор, воткнул ключ-пластинку, открыл железную дверь. На темной лестнице жадно втянул запах – будто запах может чем-то утешить. Глупая надежда.

Обычно пахнет. Хорошо, что не пахнет бедой – гарью, например. Но беда не обязательно пахнет. Так что – хватит принюхиваться. Иди. Все возможные задержки ты использовал уже, скоро все увидишь сам, все успехи за неделю, пока не было тебя.

А вдруг все нормально? А? Любимая моя французская пословица:

“Никогда не бывает так хорошо – и так плохо, как ждешь”. Но это больше во Франции, наверно. Последнее время мне стало казаться, что так плохо, как ждешь, все же бывает. Особенно у нас. Уж у меня – так точно. Особенно – с ее помощью. Жди беды – и не ошибешься… Готовь амбар под новый кошмар. Пословица средней полосы и Северо-Запада…

Шутка вскользь. Хватит тебе изгаляться на лестнице: у тебя, между прочим, квартира тут. В бомжи не удастся выбиться в ближайшее время

– пока что это только мечта. Отворяй ворота! Дверь со скрипом отъехала. Темнота – и вновь втянул запахи. Вся надежда на нос – вдруг он подарит что-то? Глаза пусть пока отдыхают – им много работы предстоит. Уши тоже не радуют – зловещая тишина. Горелым попахивает

– но, слава богу, не пепелищем, а сгоревшей едой. Это уже – родное!!! Эйфелеву башню из сумки достал – как-никак из Парижа приехал! – но это, похоже, тут никого не волнует… засунь ее куда-нибудь!

По коридору тихо пошел. Полоска света под дверью отца. Но – пока не надо туда, с ним мы окончательно запутаемся. Давайте – по одному?

Медленно, со скрипом, дверь в спальню открыл… Спящая жена – лучший подарок, тогда бы и я рухнул, до утра. Но – подарки кончились. Нету ее! Впрочем – мысли запрыгали, – одеяло откинуто, синеет в лунном свете пододеяльник, как сугроб. Значит, все же ложилась? Потом – встала и ушла? Вопрос: когда это было? Сегодня, вчера, сразу после моего отъезда? Отец вряд ли даст четкий ответ: удивится, потом как бы задумается – на это много времени уйдет, он не любит спешить вообще, а тут, может быть, следует поторопиться.

Говорила, давно уже: “Когда я пойму, Венчик, что я совсем уже в тягость тебе, я уйду. Уйду – и не вернусь. А тебе скажу, что в магазин пошла. А денежки оставлю, оставлю – вот сюда положу!” – кивала своей головкой-огуречиком. Сбылось? К выходу метнулся, остановился, решил все-таки на кухню глянуть… Стоит! Ореол луны вокруг ее головенки, потом вдруг дым ее окутал. Стоит! И как всегда в последнее время, смотрит/ туда/ – в абсолютно темное окошко напротив: там, по ее мнению, я все свое время провожу, даже когда в

Париже. Реальное пребывание мое – скрипнул половицей – похоже, мало волнует ее, хоть развались я тут реально на части – будет смотреть

/туда!/ Там я /жутко/ себя веду – как ей, видимо, хочется. Под это дело можно и пить – уважительная причина. Удобную наблюдательную точку подобрала – не отходя от холодильника. Правда, когда я несколько ее бутылок разбил, стала выбирать более потаенные ниши, но сюжеты черпает – только в окне. Так удобнее ей. Главное – быстро.

Считала информацию, налила – хлоп! Даже если это не просто окно, даже если – Вселенский компьютер, все равно нет там столько на меня, чтобы ей так уж горевать, а главное – столько пить!

Стоял, скрипел полом. Похоже – во плоти я ее нисколько не интересую.

Пока весь дым не развеялся – ни разу не обернулась. Уйти? Глубокий, освежающий сон? Но тут медленно повернулась она… Все ясно.

Ледяной, ненавидящий взгляд – вот негодяй, только что выползший оттуда… там действительно когда-то молодая дворничиха жила. И что?

Сколько ни объяснял ей, поначалу шутливо… все внимание ее на этом окошке сосредоточилось! Главное – чтобы не выходя из кухни. Когда-то мы еще весело с ней говорили, и сейчас так же пытался… “Пойми – женщины без высшего образования вообще почему-то не видят меня. Не считают за человека! Странно, но факт!” Не проходило уже это!

Тяжелый взгляд… “Значит, зато с высшим образованием – все в порядке?” Тьфу!

Стояли молча, смотрели.

– Скажи мне… ну зачем ты пьешь? – Вопрос этот от частого употребления стерся, блекло прозвучал. Ответ был не менее традиционен.

– А ты… зачем был там? – махнула синеньким пальчиком за тоненькое плечико.

Все! Глубокий, освежающий сон! Пошел рухнул. Закрыл глаза.

Воспоминание первое.

Сияющий зал ресторана “Европейской”, прекрасный витраж над оркестром

– Аполлон мчится на тройке в розовых облаках. На сцене – наш общий любимец, красавец усач Саня Колпашников с оркестром. И – общий пляс.

Но смотрят все на нее, как она пляшет – легко, чуть дурачась, сияя.

И все мы счастливы: ну что может взять нас, веселых, красивых, и – юных, но уже – знаменитых, любимых всеми тут, даже милиционерами?

Приплясывая, она движется к выходу. Танец обрывается. Мы падаем к столу.

– Ну и девушка у вас! – восхищенно говорит элегантная дама,

“заметенная” общим восторженным танцем к нашему столу, – такую скинь с десятого этажа – отряхнется, пойдет!

Тогда казалось, что все мы бессмертны! В зале вдруг появляется гардеробщик Михеич, наш преданный друг – не поленился на протезе подняться сюда:

– Нонку там замели!

О господи! Сердце уже предчувствовало это.

Оказалось – спускаясь с мраморной лестницы, загремела с нее, смела нескольких японцев с дорогой фотоаппаратурой – вот и они тут же, в пикете под лестницей стоят, продолжая, впрочем, вежливо улыбаться.

– Аккуратней, ребята, надо! – говорит нам опер Коля, наш друг. -

Ведь интуристовская все же гостиница – надо понимать!

Пока все еще мирно, но… В глазах ее уже набирается та муть, которая теперь все загородила!

– Найн! – вдруг почему-то по-немецки произносит она (видно, в полной уже почти отключке решив, раз ресторан интуристовский, немку изображать?).

Коля смотрит на меня вопросительно: мы друзья или нет?

– Что вы от меня хотите? – вдруг на чисто русском, но надменно произносит она.