Матильда - Анна Гавальда

* * *

Никогда не поздно изменить свою жизнь, объясняет автор, вновь прибегая к средствам из своего гавальдинского арсенала, чтобы бороться с цинизмом окружающего мира и отстаивать возрождение старых добрых социальных отношений, простые ценности без выпендрежа…

Ф. Даржан, Le Figaro

Матильда — это отчасти любая из нас: как истинная женщина она переполнена противоречиями, иногда выпивает лишнего, скучает на работе (занимаясь написанием фейковых отзывов в интернете), злится на дурочек. И ждет большой любви. Даже если сама в этом не признается ни за что на свете.

Flair

Но как она это делает? Как Анне Гавальда удается сделать своих героев столь близкими нам? Так сильно растрогать нас своим безудержно порхающим пером?

А. Фийон, Lire

Кафе около Триумфальной арки. Я почти всегда сижу на одном и том же месте. В глубине зала, слева от стойки бара. Я не читаю, не шевелюсь, не проверяю мобильник, я жду.

Жду человека, который не придет, и от нечего делать наблюдаю за тем, как ночь опускается на «Пристань звезды».

Расходятся последние коллеги, звучат последние тосты, последние плоские шуточки, еще около часа царит полный штиль, и наконец Париж оживает: по улицам рыщут такси, взрослые девочки выходят из леса, хозяин приглушает свет, официанты становятся словно моложе. На каждый стол они ставят свечку — не настоящую, восковую, а ту, что мерцает, но не течет, — и украдкой дают мне понять, что надо бы что-то еще заказать или уж место освободить.

Я заказываю еще выпить.

Это седьмой раз, не считая двух первых, когда я в сумерках прихожу выпить в это злачное место. Я точно это знаю, потому что сохранила все чеки. Поначалу я, должно быть, воображала, что оставляю их себе на память, по привычке или из фетишизма, но теперь?

Теперь я признаю, что делаю это для того, чтоб мне было за что уцепиться, когда я сую руку в карман пальто.

Существование этих клочков бумаги доказывает, что… и что же все это на самом деле доказывает?

Да ничего.

Что жизнь дорога у могилы Неизвестного солдата.

Час ночи. Снова впустую. Возвращаюсь домой.

Я живу возле кладбища на Монмартре. Никогда в жизни не ходила столько пешком. Раньше у меня был велик — по прозвищу Жанно, — но я его недавно потеряла. Уже и не помню, когда именно. После вечеринки у незнакомых мне людей, которые живут, по-моему, где-то возле вокзала Сен-Лазар.

Молодой человек тогда проводил меня до своего дома. Идя с ним под ручку, я веселилась, а вот в его постели уже нет. Кошачий лоток, узорчатое постельное белье, постер «Бойцовского клуба» над его икеевской кроватью, в общем… я не могла.

Я напилась меньше, чем ожидалось.

Послать куда подальше, внезапно протрезвев, — со мной такого раньше не случалось, и я себя чувствовала препоганейше. Ведь все-таки я была бы вовсе не против. Да, мне бы очень даже хотелось немножко забыться. Мне это нравилось. К тому же Брэд Питт и Эдвард Нортон не так уж плохи, чтоб держать нам свечку. Но что поделать, меня предало мое тело.

Как такое возможно?

Мое тело.

Такое милое…

В тот момент я бы этого не признала, но сегодня вечером, после стольких километров, пройденных в одиночку, после всей этой пустоты, тщеты, нехватки, постоянной нехватки всего везде, я вынуждена смириться: да, это из-за него.

Все из-за этого паразита, чья подрывная работа впервые проявилась тогда, в этой уродской постели.

Я сидела голая и разочарованная, в растерянности прижавшись спиной к стене, как вдруг он стал утешать меня таким противным голосом:

— Эй… Ты все равно можешь остаться, ага…

Если бы у меня был под рукой карабин, я бы выстрелила ему в голову.

За вот это вот его презрительное «все равно», за одолжение, которое он соблаговолил in fine [1]сделать дуре, не пожелавшей у него отсосать.

Ба-бах.

Меня всю трясло. Это продолжалось на лестнице и на улице, где я искала свой велик около фонарных столбов. Меня трясло от ярости. Никогда еще я не испытывала подобного состояния.

Я чувствовала во рту вкус блевотины и плевалась, чтоб избавиться от этой напасти.

А поскольку я неспособна сплюнуть как следует, то попадала в основном на саму себя, измазав слюнями и рукав, и нарядный платок, и так оно было даже намного лучше, потому что иначе как объяснить, откуда во мне вдруг столько злости?

Со мной случилось то, что я заслужила, но я жила… все равно.

Меня зовут Матильда Сальмон. Мне двадцать четыре года. Формально я все еще числюсь студенткой, изучающей историю искусств (прекрасное изобретение), а на самом деле работаю на мужа своей сестры. Он богат, хорош собою и невозмутим. Он постоянно трет кончик носа и никогда не носит галстук. Он руководит крупным креативным агентством веб-дизайна, брендинга и промоушена (расшифровываю: если у вас есть товар, который вы хотите распространить через интернет, то именно он разработает для вас красивую витрину и маршрут, ведущий клиента прямиком к оплате) (гарантированно безопасной) и нанял меня в прошлом году.

Ему был нужен наемник, мне — деньги на карманные расходы, так что вечером в мой день рождения мы с ним чокнулись и ударили по рукам. Не самый плохой рабочий контракт.

Как студентка я имею право на множество всяких скидок: на билеты в кино и музеи, на оплату фитнеса и на питание в университетских ресторанах, но поскольку большую часть времени я провожу перед монитором компьютера, медленно, но верно превращаясь в полную идиотку, и при этом слишком хорошо зарабатываю, чтобы кормиться в столовках, то своими льготами я больше не пользуюсь.

Тружусь у себя дома в свободном режиме, по-черному, у меня тысяча имен, адресов, ников, столько же аватарок, и я целыми днями строчу фальшивые комментарии.

Помните контролера со станции «Лила»? [2]Так вот это в точности про меня. Я столько выдаю на-гора, что тоже могла бы спеть: