Дэвид Линч. Человек не отсюда - Дэннис Лим

* * *

Написанное Лимом содержательное, насыщенное исследование произведений Линча, к которым, в дополнение к кино- и телефильмам, относятся произведения визуального искусства и мебель, — это ученый комментарий к его творчеству, лишенный при этом всякого снобизма и неясностей.

Рассудительный, энергичный экскурс в стилистику, технику и смысл фильмов Дэвида Линча.

Это очень доступная книга, написанная ясной, вдумчивой прозой, не только интересная поклоннику и исследователю творчества Линча, но и полезная для тех, кто впервые встречается с его миром.

Познавательная и замечательно написанная биография… Драгоценная книга.

Великолепие Дэвида Линча как художника дополнительно высвечивается блистательно умным комментарием Дэнниса Лима. Полная новых мыслей о самом таинственном американском режиссере и, что приятно, свободная от профессионального жаргона, книга ДЛ о ДЛ — поразительная работа.

Для меня Дэвид Линч — это Америка. Его свет полон чрезмерной красоты и насилия. «Человек не отсюда» переносит меня в это неповторимое пространство, где открывается один из самых интригующих умов Америки. Я понимаю, насколько доступна вселенная Линча — она проста, как дыхание. Для мистера Линча кровь — это поэзия, а темная ночь кристально ясна.

В жизни Дэвида Линча было четыре ключевые даты, четыре поворотных момента, которые превратили обычную ирландскую фамилию в прилагательное, характеризующее нашу действительность.

1961: В Александрии, штат Вирджиния, девушка пятнадцатилетнего Дэвида Линча знакомит его с парнем по имени Тоби Килер, чей отец — художник. Килер-старший пишет пейзажи, натюрморты, марины: неплохое интерьерное искусство на продажу. Посетивший его студию Линч ошеломлен тем, что можно зарабатывать на жизнь таким способом. Бушнел Килер дает ему книгу художника Роберта Генри «Дух искусства». Генри был лидером движения реалистов, известного как Ашканская школа, в котором ценились жесткие городские пейзажи, а объединяющий лозунг звучал как «искусство ради жизни», [1] а кроме того — великим учителем (в частности, преподавал Эдварду Хопперу и Джорджу Беллоузу). Его книга — это сборник записей и разговоров со студентами, в которых обучение технике соседствует с размышлениями об искусстве как источнике «величайшего счастья», приправленными мотивирующими присказками («Потрудись на славу, сынок!»). Для подростка Линча она меняет все и становится символом новых горизонтов. Он решает посвятить себя благородным и романтическим исканиям в художественной деятельности, или, как он это называет, «жизни в искусстве».

1967: Теперь Линч изучает живопись в той самой Пенсильванской академии изящных искусств, где в 1880-е годы учился Роберт Генри. Линч переехал в Филадельфию после недолгого пребывания в школе Музея изящных искусств в Бостоне и закончившейся фиаско поездки в Европу, где он хотел учиться у экспрессиониста Оскара Кокошки. Для юноши из глубокой провинции филадельфийская атмосфера насилия и нищеты (особенно в запущенном постиндустриальном районе, где живет Линч) — это кошмар; с другой стороны, именно там он нащупывает точку опоры как художник, именно там ему в голову приходит первая «оригинальная мысль». Его картины становятся мрачнее в прямом и переносном смысле. В один прекрасный день, работая над почти полностью черной картиной ночного сада, он чувствует, что от холста веет ветром, который как будто шевелит листья под его кистью. Он думает: что, если бы картины могли двигаться? Что, если бы они звучали? Несколько месяцев спустя на ежегодном конкурсе Линч представляет мультимедийный проект: рельефный экран, на который проецируется закольцованный анимационный фильм, изображающий ряд агонизирующих фигур, чьи желудки и пищеводы раз за разом заполняются красной жидкостью, выталкиваемой коллективной рвотой, которая сопровождается звуком ревущей сирены. Этот проект, свой первый фильм, он называет «Шестерых тошнит». Тот оказывается среди победителей.

1973: Хотя Линч очень любит свой дом в Лос-Анджелесе, куда он переехал с женой-художницей Пегги и маленькой дочкой Дженнифер, поступив на работу в 1969 году в только что открывшийся Американский институт киноискусства, для него это тяжелое время. Он по уши увяз в кажущейся бесконечной работе над своей первой полнометражкой, «Голова-ластик»; то прерывающиеся, то возобновляющиеся съемки с нулевым бюджетом продлятся еще три года. Сказываются также обязательства женатого молодого мужчины. Линч тревожен и угрюм, часто теряет самообладание. Его сестра Марта предлагает ему попробовать заняться трансцендентальной медитацией, которую сама она начала практиковать несколькими месяцами ранее. Трансцендентальная медитация — это техника, которую разработал Махариши Махеш Йоги, известный как гуру многих знаменитостей, включая «Битлз». Линч настроен скептически, но из любопытства посещает лос-анджелесский центр медитации, где инструктор (потом он будет вспоминать, что та была похожа на Дорис Дэй) назначает ему мантру — «звук-вибрация-мысль», на которой он должен сосредотачиваться в течение двадцати минут, закрыв глаза. Опыт оказывается настолько ошеломительным — «абсолютное блаженство», — что Линч не замечает, как истекает время. Линч, человек привычки, утверждает, что с того дня не пропустил ни одной практики: двадцать минут дважды в день. Именно трансцендентальной медитации, по его словам, он обязан усилением своего «творческого потока» и во время медитации всегда держит при себе блокнот и ручку.

Четвертый момент определить сложнее. Возможно, он наступил после самого громкого провала, «Дюны», после которого Линч заявил, что предпочтет не снимать фильм, чем работать над ним без права на финальный монтаж. Возможно, после закрытия телесериала «Твин Пикс», его самого неожиданного успеха, из-за которого он написал большими буквами на деревянной доске: «Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ БУДУ РАБОТАТЬ НА ТЕЛЕВИДЕНИИ» (это обещание он нарушит, и не раз). Возможно, он наступил еще раньше, во время перехода от живописи, индивидуального творчества, к кино — занятию коллективному, к которому Линч, однако, подходит все с той же одержимостью абсолютным контролем. А может, и еще раньше, в дни его кочевого детства, которое он в первую очередь ассоциирует с Монтаной — с тамошней историей Дикого Запада и индивидуалистской мифологией. Когда бы это ни произошло, Линч обретает волю, а может быть, характер, нужный художнику, который никогда не изменяет себе — даже в условиях индустрии и под натиском все уплощающих сил мейнстрима.