Дед - Михаил Боков

А потом Бог вместил в меня небо, и землю, и всю тварь…

Когда девочка первый раз ткнула лопаткой в основание холма, земля неожиданно осыпалась. Обнажились древесные корни. К ногам девочки выпали ржавые гвозди.

От второго тычка под корнями затрещало. Пахнуло гнилью, мраком, затаившейся тревогой.

Девочка отступила, некоторое время постояла в нерешительности, оглянулась в поисках взрослых. Взрослые занимались своими делами на другой стороне холма. Их не было видно, но девочке слышны были хриплые голоса и лязг инструментов, вгрызающихся в землю. Это успокоило ее. Девочка вспомнила, что она уже большая и что скоро ей будет шесть. Приободрив себя таким образом, она шагнула к корням и вонзила в них пластиковую лопатку.

Земля задрожала. Корни обвили руки девочки, оцарапали ее лицо. Ручейки песка, секунду назад весело вьющиеся под сандалиями, превратились в два вязких потока. Они вырвались на волю, как вода из худой плотины, увлекли девочку за собой. Мгновение она балансировала, пытаясь устоять, но в следующую секунду ее сбило с ног и накрыло с головой.

Давно дремавшая сила проснулась. Холм словно был живой, и от тычка он вышел из спячки, зашевелился. Поднялась его голова, присыпанная землей, распрямились плечи, песчаная река потекла к ногам пробуждающегося великана.

Девочкино лицо вынырнуло на поверхность. Она хотела закричать, но в рот ей набилась земля. Она закашлялась и вновь утонула в потоке. Корни, похожие на стариковскую руку, взвились вверх – это потащил их падающий ствол дерева. Скрюченный сухой палец воткнулся в синеву, упрекая небо в давних обидах, в недогляде, в том, что когда-то небо отвернулось и не помогло.

Неожиданно все остановилось. Земля перестала течь, упершись в невидимую преграду. Дерево легло – поломав сучья, скрипнув напоследок исстрадавшейся сердцевиной. Стало тихо.

В этой тишине на поверхность земли вынырнула девочкина лопатка, а вслед – и сама девочка, перемазанная, ошеломленная. Она захныкала и заморгала, потирая кулачками глаза, в которые попал песок. Потом глаза открылись, и тогда ее хныканье смолкло.

Прямо перед ней вытолкнутый из земли лежал гроб.

Из него, из-под сбитой набок крышки торчала человеческая нога.

Девочка закричала. Закричала так, как могут кричать только до смерти перепуганные дети: тонким пронзительным голоском, от которого холод бежит по коже, и взрослые понимают, что случилась беда. Ее крик облетел склон и заставил мужчин, работавших на другой стороне, побросать инструменты и броситься к источнику шума.

Крик полетел дальше, в темную лесную чащу. В ее глубине подняли головы и стали прислушиваться странные существа – не то боги, не то духи, не то призраки умерших животных.

Мужчины бежали к девочке со всех сторон. Увидев ее, увидев гроб, они разом остановились – красные, потные, дышащие густо и тяжело. «Что? Что случилось?» – проталкивался сквозь толпу отец девочки. Он подхватил ее на руки: «Кристиночка! Что произошло? Ты жива?» Оказавшись под защитой родителя, девочка уткнулась ему в плечо и заревела в три ручья.

Крышку гроба поддели лопатой, сбросили на землю. Осторожно заглянули внутрь. Мертвец пролежал в земле без малого семьдесят лет. За это время от него должны были остаться только кости или их фрагменты да еще ржавые остовы металлических, некогда блестящих деталей – пуговиц, пряжки ремня, кокард. Однако увиденное заставило мужчин замереть.

Покойник выглядел так, словно сошел в могилу только вчера. Белое лицо, руки сложены на животе. Неведомым образом ему удалось обмануть время и избежать тления. На фуражке тускло отсвечивала красная звезда. К сапогам прилипли комья ссохшейся грязи – словно перед тем, как лечь в гроб, мертвец прошагал по лужам. Но больше всего мужчин поразили его глаза. Голубые, почти прозрачные, они были открыты и смотрели на склонившихся над ним людей с удивлением. Казалось, покойник не мог понять, что происходит. Зачем его подняли из земли и заставили вновь смотреть на жизнь? Такую недосягаемую, буйную, летнюю?

На вид ему было чуть больше сорока. Светловолосый, усатый, с черной спекшейся точкой посреди лба – следом от пули. «Подполковник, – прошептал кто-то из мужчин, глядя на погоны. – Уважаемый был человек, раз дали отдельный гроб».

Долго думали, кто полезет смотреть его «смертник» – пластиковый медальон с закрученной внутри картонкой с личными данными. Чаще всего «смертники» носили на шнурке на шее. Так что кому-то нужно было расстегнуть гимнастерку и залезть туда рукой – под пристальным взглядом двух огромных, как блюдца, мертвых глаз.

Шансов на удачу было мало. «Смертники» находили на ошметках солдатских костей, густо замешанных с железом, на поле боя. Если покойник лежал в отдельном гробу, значит медальон, скорее всего, сняла похоронная команда.

Мужчины по очереди отказывались лезть за шиворот к мертвецу.

– Я не буду…

– И я…

– Черт с вами, – выругался тот, кто определил звание. – Полезу я.

Он стянул рабочие перчатки и подошел к гробу. Расстегнул одну пуговицу, затем другую, запустил под гимнастерку ладонь.

– Он моргнул, кажется. Нет? – спросили из толпы.

Мужчина поднял голову, попытался найти того, кто говорил.

– Моргнете у меня сейчас, мало не покажется! Есть! – удивляясь удаче, он вытащил руку с зажатым в ней медальоном. – Дайте нож.

Лезвием он перерезал шнурок. Зажав медальон в кулаке, отошел от гроба. Еще раз обвел всех свирепым взглядом:

– Кто под руку говорил?

Мертвец за его спиной продолжал пялиться в небо стеклянными голубыми глазами.

– Посмотрим, как его звать, – мужчина сорвал колпачок с медальона и вытряхнул картонку на ладонь. – Лазовский Сергей Юрьевич. Тысяча девятьсот пятого года рождения. Тверская область.

Он повернулся к покойнику:

– Тридцать шесть лет, значит, тебе было, паря…

В этот момент неизвестно откуда в голубом небе громыхнул гром. Очевидцы позже скажут, что покойник застонал и еще раз отчетливо моргнул. В следующий момент его белое лицо и белые руки рассыпались в прах. Форменная одежда просела и как-то сразу поблекла, и кто-то над самым ухом мужчины со «смертником» заорал:

– Атас, ребята, сельские еду-у-у-у-т!

Они толпились перед его палаткой, переминаясь с ноги на ногу, в оборванном сером исподнем.

– Андрюшенька, – звали они. – Что же ты, родненький? Что же ты нас не похоронил?

Их было сто тридцать два. Ганин знал это, не считая. Именно стольких солдат он вытащил из земли в свой первый сезон.