Ящик Пандоры. Книги 1 - 2 - Элизабет Гейдж Страница 10

Он наблюдал, как молодой человек плавал, ездил верхом, его глаза были полны грусти, может быть, от того, что близился его собственный закат, но в то же время и огромной гордости, что этот высокий, подтянутый юноша, когда придет время, возьмет на себя бремя его ответственности. У него были фотографии, на которых они были сняты вдвоем на пляже Ньюпорта, от которых сжималось сердце. Они выглядели как воплощение одного и того же человека сначала в молодости, потом – в средние годы. Бессмертие проглядывалось на фотографиях, как будто кровь великой семьи создавала новую жизнь. Рейду казалось, что он никогда не умрет, потому что есть Стюарт, который продолжит его дело.

Но Элеонор не была частью этого духовного союза. Ланкастеры были мужским кланом. Изысканность, с которой муж обращался с ней, была частью стены между ними и результатом предрассудков, которые владели им, как и его предками. Привлечение Стюарта в это тайное общество только усиливало отчуждение жены.

Кроме того, эта фамильная изысканность шла рука об руку с другим видом предательства. В социальных и финансовых кругах все знали, что у Рейда Ланкастера было много любовниц. Это была черта Ланкастера и его торговая марка – аппетит к сексуальным приключениям, соединенный с почти чрезмерным уважением к жене. Эта смесь была так неотъемлема для Ланкастеров, что никому никогда не приходило в голову обвинить сильную половину Ланкастеров в этих грешках. Наоборот, их обожали. Они были лихие, голодные, молодые мужчины, вдохновленные своей юностью, как молодые жеребцы, и они вырастали в очаровательных, сильных взрослых джентльменов, которые вызывали непреодолимое влечение у женщин, пока, наконец, они не превращались в стариков с проницательным взглядом, чьи хитрость и инстинкты не уменьшались с годами. Они умирали как патриархи, в основном от сердца, оставив после себя свою отметину в мире. Даже в гробу они, казалось, несли ореол неуступчивой мужской твердости.

Они были гордой расой строителей империи, их судьба была неотделима от процветания буржуазии нации.

Женщины, на которых они женились – обычно выбираемые для их счастья – жили в их тени и гордились этим. Ибо у Ланкастеров была своя фамильная профессия, они были опорой земли и городов, построенных на ней. Поэтому супружеская неверность Рейда Ланкастера, отца Стюарта и Хэла, не была ни для кого новостью. В сексуальных отношениях он ни на дюйм не отклонялся от поведения своих предков, за исключением, может быть, одного раза.

Эту историю в семье рассказывали только шепотом. Рейд влюбился в девушку не своего круга, незадолго до помолвки и женитьбы на Элеонор Брэнд. Длинный личный разговор с отцом положил этому конец и решил женитьбу на Элеонор, но Рейд продолжал любить эту загадочную женщину. Ходили слухи, что были письма, тайные свидания, страсть длиною в жизнь. Но слухи эти невозможно было ни подтвердить, ни отрицать, так как у него было множество любовниц за эти годы, часто две или три одновременно. Помимо того, большая любовь не была частью классического образа Ланкастеров, каковыми являлись честолюбие и беспорядочность.

Что бы Элеонор ни подозревала или знала о муже, это только усиливало ее страх перед ним. Она жила в постоянном трансе. Наблюдала ли она как он входил в комнату, взбирался на лошадь, поднимал трубку телефона или играл с детьми – ее лицо всегда выражало что-то среднее между обожанием и тревогой. Довольно странно, но ее отношение к Стюарту едва ли было другим. Она редко осмеливалась увещевать или ругать его, как должна была бы поступать мать; заставлять его убирать комнату, умываться или причесываться. Он всегда был вне пределов ее власти. Даже еще мальчишкой он предвидел ее команды и заранее соглашался с ними. Он почти по-отечески освобождал ее от нужды упрекать или воспитывать его. Очень рано инстинктивно он почувствовал, что как наследник своего отца обладает мистической властью. Он был лидером. Его же мать – спутником по семейной традиции. Итак, он вел себя как хороший сын, всегда целуя свою мать в щеку с обязательной любовью и проходя дальше, уже не обращая на нее внимания.

Элеонор провожала его на прогулки на яхте, игру в поло, на свидание с девушкой, глядя на него с таким же благоговейным страхом, как и на мужа. Несомненно, Ланкастеры были мужской семьей. Элеонор была в их жизни чем-то чуть большим, чем мебель. Но, к ее вечной благодарности, существовало одно исключение.

Хэл вошел в салон сказать матери «спокойной ночи».

– Я иду к себе, – сказал он, отмечая про себя красивый вид на Гайд-парк из окна. На нем был спортивный костюм, который облегал его тело, подчеркивая его мальчишескую фигуру.

Ее лицо просветлело, когда она взглянула на него.

– Побудь немного со мной.

Мальчик приблизился, глядя на нее полными спокойного любопытства темными глазами, которые она обожала.

– Скажи, что ты будешь делать сегодня вечером?

– Я собираюсь почитать, – ответил он, кладя свою руку в ее, а она обняла его за талию. – Потом мы пообедаем, потом я послушаю радио и лягу спать.

– Обширные планы, – произнесла Элеонор, улыбаясь. – Я буду скучать без тебя.

– И я без тебя.

В его прямой осанке, умных глазах, внимательно рассматривающих новое окружение, уже чувствовался мужчина Ланкастер. Его юное тело росло как растение, и невозможно было удержать это стремительное движение к возмужанию. И все же он был еще мальчишкой, позволявшим матери обнимать себя, как будто он принадлежал ее объятиям и хотел быть поближе к ней. Когда он вот так позволял дотрагиваться до себя, она, казалось, погружалась в самое сердце чего-то очень приятного и уязвимого, что и отличало Хэла от остальных мужчин семьи Ланкастеров и что завоевало ее сердце почти со дня его рождения.

После рождения Стюарта у Элеонор были проблемы с беременностью. У нее было три выкидыша до того, как родился Хэл, и сам Хэл заставил ее проваляться в постели четыре месяца, прежде чем родился. Но он стоил того. Она была так довольна им, что не думала больше иметь детей, пока неожиданно в сорок лет не забеременела Сибил.

Хэл был ее гордостью и радостью, ее личным сокровищем. Если Стюарт, в ком играла горячая кровь, был вторым «я» и наследником Рейда, то Хэл принадлежал Элеонор. Конечно, она знала, что ее место, как всегда, на заднем плане и что ей придется отпустить его, что ему уготовлена судьба Ланкастеров, полная богатства, достижений и женщин. Она чувствовала, что эта судьба надвигается на него с каждым днем все быстрее. И все же она знала, что владеет чем-то очень ценным внутри него. И он отдавал ей это «что-то» так легко, как Стюарт и мечтать не мог, и потому она чувствовала себя спокойно и счастливо, когда была с ним.

В Хэле было какое-то любопытство, открытость, присущие лишь ему одному. Это отделяло его не только от Ланкастеров, но и от обыкновенных ребят его возраста. Элеонор понимала, что этот дар чудного чувства юмора и серьезной личностной мудрости он унаследовал не от нее, так как, несмотря на свою постоянную обеспокоенность, она не была глубокой женщиной. Не смотря ни на что, в ее душе звучала музыка, когда Хэл смотрел на нее своими прекрасными глазами, как будто что-то в нем вызывало в ней воспоминание о некой возможности, которую она упустила; может, то была чувственность, которой она не могла наслаждаться, ведя такой образ жизни.