Люди книги - Джералдин Брукс Страница 10

В больничном коридоре я старалась не смотреть по сторонам. А когда оказались в палате Алии, смотреть было некуда, кроме как на него. Милое, неподвижное лицо, чуть отекшее от препаратов, которые закачивали в него для поддержания жизни. Крошечное тело, обвитое пластиковыми трубками. Шум мониторов, отсчитывающих минуты его коротенькой жизни. Озрен сказал мне, что его жена умерла два года назад, так что Алие должно было быть около четырех лет. Возраст было не определить. Неразвитое тело могло принадлежать ребенку младше его, но выражение на лице было как у старика. Озрен отвел каштановую прядь с маленького лба, наклонился и что-то тихо сказал по-боснийски, осторожно подержал маленькие руки.

— Озрен, — сказала я тихо. — Может, хочешь узнать мнение других специалистов? Я могу взять с собой его снимки и…

— Нет, — прервал он меня на полуслове.

— Но почему нет? Врачи всего лишь люди, они могут ошибаться.

Я столько раз слышала, как моя мать не соглашалась с мнением авторитетного коллеги: «Он! Да я бы ему и вросший ноготь не доверила!» Но Озрен лишь пожал плечами и ничего мне не ответил.

— Вы делали магниторезонансное сканирование или хотя бы компьютерную томографию? Так можно узнать гораздо больше…

— Ханна, замолчи, пожалуйста! Я сказал «нет».

— Странно, — сказала я. — Никогда бы не подумала, что ты веришь во всякую религиозную белиберду. Неужели ты фаталист?

Он отошел от кровати, шагнул ко мне, схватил меня за щеки и так приблизил свое лицо к моим глазам, что я даже не могла его разглядеть.

— Это ты, — прошипел он. — Ты веришь во всякую чушь!

Столь неожиданный взрыв ярости напугал меня. Я попыталась отстраниться.

— Вы, — сказал он, схватив меня за запястья, — все вы из безопасного мира, с подушками безопасности, упаковками, защищенными от неумелого обращения, диетами без использования жиров, все вы исполнены суеверий. Думаете, что перехитрите смерть, и обижаетесь, когда вам говорят, что это не удастся. Пока у нас шла война, вы сидели в ваших уютных квартирках и смотрели в телевизионных новостях, как мы здесь истекаем кровью. Вы думали: «Ах, как ужасно!», а потом поднимались с дивана и готовили себе еще одну чашку кофе.

Я поморщилась. Все так и происходило на самом деле. Но он еще не закончил. Он был зол и продолжал шипеть.

— В мире случаются плохие вещи. Мне очень не повезло. И я не отличаюсь от тысячи других отцов в этом городе, у которых страдают дети. Я живу с этим. Не у каждой истории счастливый конец. Повзрослей же, Ханна, и прими это.

Он отпустил мои руки. Меня трясло, захотелось уйти отсюда. Озрен вернулся к Алии и присел на кровать, отвернувшись от меня. Проходя мимо него к двери, я увидела в его руках детскую книжку на боснийском языке, и по знакомым иллюстрациям поняла, что это перевод «Вини Пуха». Он отложил книжку и потер ладонью лицо. Взглянул на меня без всякого выражения.

— Я читаю ему. Каждый день. Невозможно ребенку жить без детских книжек.

Он открыл книгу на заложенной странице. Я взялась было за дверную ручку, но остановилась — его голос поразил меня. Он то и дело поднимал глаза и обращался к сыну. Возможно, объяснял ему значение трудного слова или хотел поделиться впечатлением от английского юмора Милна. Никогда не видела столь нежного обращения отца к ребенку.

И я знала, что больше не вынесу этого. В тот вечер после работы Озрен начал было извиняться за свой срыв. Не знаю, возможно, это была прелюдия к еще одному приглашению провести вместе ночь, но я не позволила ему продолжить разговор. Нашла какой-то предлог, чтобы вернуться в отель. Это повторилось и на следующий день. На третий вечер он уже не спрашивал. Да и вообще, пора было мне ехать назад.

Однажды один очень красивый и обидчивый ботаник сказал, что мое отношение к сексу напомнило ему прочитанное в учебнике социологии шестидесятых годов, что я веду себя, как мужчина, довольствующийся случайными связями и бросающий партнеров, едва от меня потребуется эмоциональное участие. Он предположил, что причиной этому было отсутствие у меня отца и то, что мать моя не отличалась чувствительностью. У меня не было здоровых, теплых взаимоотношений с близкими.

Я ответила, что, если захочу послушать психологическую лабуду, схожу на консультацию по медицинской страховке. Случайные сексуальные связи — это совсем не про меня, я очень разборчива. Но я не люблю, когда мне плачутся в жилетку. Понадобится поддержка, обращусь в юридическую фирму. Если решу быть с кем-то, отношения наши должны быть легкими и веселыми. Но я вовсе не хочу причинять кому-либо боль, особенно если человек пережил трагедию, как Озрен. Он во всех отношениях замечательный, смелый и умный. Даже красивый, если им как следует заняться. Я и ботаника тоже жалела. Но едва он заговорил о совместных походах с детишками в рюкзаках, как пришлось с ним расстаться. Мне тогда даже двадцати пяти не было. Дети, на мой взгляд, большая роскошь, и ими следует обзаводиться в среднем возрасте.

Что до моей неправильной семьи, то я и в самом деле усвоила одно: не отвлекайся на душевные переживания. Найди себе дело, которое поглотит тебя целиком, так, чтобы не было времени на сентиментальные глупости. Моя мать любит свою работу, а я — свою. А то, что мы не любим друг друга… Да ладно, не хочу даже думать об этом.

Когда Озрен закончил со всеми печатями и веревочками, я спустилась вместе с ним по ступеням. Должно быть, в последний раз. Если приеду в Сараево на открытие, книга будет там, где положено, в хорошем, надежно охраняемом месте. Озрен поговорил с охранниками по-боснийски и не повернулся ко мне.

Охранник отпер для него входную дверь.

— Доброй ночи, — сказала я. — До свидания. Спасибо.

Озрен потянул на себя ручку красивой, украшенной серебром двери. Оглянулся на меня, быстро кивнул и вышел в темноту. Я вернулась наверх одна, принялась упаковывать свои вещи.

Взяла конверты с кусочком крыла насекомого и единственным белым волосом, выпавшим из-под переплета — крошечные предметы, вроде точки в конце предложения. Осторожно положила все в папку. Перелистала блокнот, проверяя, не забыла ли чего. Просмотрела записи, сделанные в первый день, увидела примечание о бороздках в переплетной доске и вопрос об отсутствующих застежках.

Чтобы долететь из Сараево до Лондона, нужна пересадка в Вене. Я планировала воспользоваться этим, чтобы сделать две вещи. В Вене жила моя старая знакомая, энтомолог, научный сотрудник и куратор в местном музее естествознания. Она поможет мне идентифицировать фрагмент насекомого. И еще мне хотелось навестить своего старого учителя, Вернера Генриха. Он чудесный человек, добрый, галантный, похожий на деда, которого у меня никогда не было. Я знала, что ему очень интересно будет послушать о моей работе над Аггадой, к тому же он даст мне совет. Возможно, его связи в венском музее, где в 1894 году делали переплет, помогут избежать формальностей. Если он поможет мне с допуском к архивам, очень возможно, что найду старые записи о том, в каком состоянии была книга, когда она поступила в музей. Я положила в кейс записную книжку, а сверху — большой конверт из больницы.