Элис. Навсегда - Гарриэт Лейн Страница 10

Полли останавливается и смотрит на меня.

– Вы же ничего не знаете, но только у меня порой возникает странное чувство, будто вы знакомы со мной очень давно.

Она запихивает мою руку под сгиб своего локтя и идет дальше. Туфли, которые я посчитала пристойным надеть к случаю, уже насквозь промокли – трудно обходить стороной лужи, когда тебя просто ведут по прямой. Я чувствую, будто силой своей натуры и мощью напора Полли буквально ошеломила меня.

– Мне наговорили много всего, – продолжает она, стараясь сделать свой тон максимально легковесным. – Все твердят, что потребуется немало времени, чтобы свыкнуться с горем, а потом и забыть о нем… Словно это действительно когда-нибудь произойдет. Впрочем, иногда я даже просыпаюсь утром в хорошем настроении, но затем наступает жуткий момент прозрения. И это как падение в пропасть.

Последнюю фразу она произносит едва слышно.

– Я постоянно думаю о маме. Жалею, что не успела о многом ей рассказать, о стольких вещах расспросить.

Мы поднимаемся по подъездной дорожке. Гравий проскальзывает под подошвами. Едва мы вступаем в тепло дома, как нас встречает мужчина в белом форменном пиджаке и забирает куртки и зонт, скрывшись в одном из подсобных помещений дальше по коридору. На столике в холле установлен поднос с напитками. Полли берет высокий узкий бокал с шампанским.

– И это все? – удивленно спрашивает она, заметив, что я предпочла апельсиновый сок.

Вслед за нами вместе с порывом ветра и каплями дождя в вестибюль врывается группа гостей. Среди них Мэри Пим, волосы которой слегка растрепаны непогодой. Она тут же начинает поправлять прическу перед зеркалом, а потом вдруг видит меня у себя за плечом.

– Фрэнсис? – восклицает она поворачиваясь. – Вот уж кого не ожидала здесь встретить!

Я вежливо улыбаюсь, но Полли уже тянет меня за рукав – новоприбывшие гости ей совершенно неинтересны.

– Пойдем со мной, – шепчет она. – Мне нужно кое-что взять из своей комнаты. Это займет буквально минуту.

– Еще увидимся, – говорю я Мэри и следую за невысокой, но стройной фигуркой Полли вверх по лестнице, сложенной из овсяного цвета камня.

Мы минуем лестничную площадку бельэтажа, где распахнутая дверь позволяет бегло оглядеть кабинет Лоренса. Это большая и светлая, но скудно обставленная комната с совсем уже древним компьютером на специальной подставке, уродливым офисным креслом, белыми жалюзи на окнах и стенами, покрытыми книжными полками, которых все равно мало, и книги пачками лежат еще и на полу вдоль плинтуса.

Мы продолжаем подъем по лестнице мимо вывешенных старых карикатур из «Частного сыщика», гравюр Равилиуса и иллюстраций к французским и немецким переводам романов хозяина. Затем проходим мимо ванной комнаты, где сама ванна установлена точно посреди помещения, а в шкафу с подогревом видны дорогие белые банные полотенца. Дальше – закрытая дверь. Хозяйская спальня? К самому верху лестница сужается, и свет на нее падает сквозь окно в потолке, стекло которого сейчас иссечено дождем.

В комнате Полли стены окрашены в голубой цвет. Из угла в угол и поперек неприбранной постели с белым одеялом протянута гирлянда праздничных фонариков в виде пластмассовых красных перцев. К пробковой демонстрационной доске приколота афиша спектакля «Театр де комплисите», свернувшиеся завитками полоски фото, сделанные в автомате, простроченные пропуска на фестиваль в Гластонбери и в театр «Латитъюд» рядом с набором открыток: несколько репродукций Боттичелли, эскиз туфли дизайнера Трейси Эмин, портрет какого-то напыщенного и самовлюбленного господина, стоящего небрежно опершись о драпировку, работы Сарджента.

Полли захлопывает дверь и достает из ящика стола пачку «Кэмела». Затем настежь открывает окно, впуская внутрь холод улицы, сдергивает со спинки кровати вязаное покрывало, закутывается в него и садится на подоконник.

– Не хочешь присоединиться? – спрашивает она, протягивая мне пачку сигарет.

Я качаю головой.

– Ты до сих пор здесь живешь? – спрашиваю я, подходя к туалетному столику и обращая внимание на фотографию в рамке, стоящую среди множества тюбиков и пузырьков, заколок для волос, ароматизированных ластиков и новенькой бесцветной помадки для губ – последней приметы детства, от которой она, видимо, не готова отказаться.

– Нет, – отвечает Полли.

Она живет в Фулеме, где снимает квартиру вместе с бывшей школьной подругой. Полли рассказывает о театральном колледже, о том, как стать его студенткой было когда-то пределом ее мечтаний, но как теперь, когда она там учится, все обернулось сплошным разочарованием. Кажется, после смерти Элис Полли вообще почти перестала посещать занятия. На прошлой неделе ей звонил куратор курса, и пришлось согласиться встретиться с ним для беседы в следующий вторник.

– Надеюсь, этот придурок поймет, что мне нужна сейчас передышка, – произносит она, выпуская табачный дым в сторону дерева за окном.

Но теперь, поддерживая разговор, главным образом междометиями, выражающими согласие или удивление, я почти не свожу глаз со снимка на туалетном столике. Элис сидит на галечном пляже в шлепанцах и солнечно-желтом сарафане. Ветер сдул прядь волос ей на лицо. У нее сильные и широкие плечи – плечи хорошего пловца. Рот полуоткрыт, словно она собирается что-то сказать фотографу.

В то время как Лоренс скорее смугл, она вся светится, отливая тем же серебром, которое так отчетливо унаследовала Полли. Цвет ее кожи напоминает березовую кору.

«Так вот ты какая, – думаю я, глядя Элис в лицо. – Вот, значит, какой ты была».

Полли стряхивает пепел в оконный проем и отпивает из своего бокала. Она рассказывает мне о Сандееве. По ее словам, Полли сама бросила его накануне Рождества. Я лишь киваю, хотя, судя по ее жалобным записям в «Фейсбуке», все обстояло иначе. Разрыв был неизбежен, говорит она вздыхая. Их отношения зашли в тупик. И со времени расставания они больше не встречались, правда, он сразу позвонил, узнав страшную новость. С Элис он ладил прекрасно. Кстати, не исключено, что он появится здесь сегодня. На церемонию попасть ему не удалось из-за работы, но позже, наверное, приедет.

Полли, разумеется, еще очень молода, но к тому же, как любая актриса, откровенно и навязчиво жаждет внимания к своей особе. Она с необычайной легкостью выкладывает о себе любые подробности, словно право быть услышанной даровано ей от рождения. И это хорошо. Причем Полли едва ли замечает, что говорит, собственно, сама с собой. И это хорошо тоже.

Она с наслаждением делает последнюю затяжку, щелчком отправляет окурок во двор и с грохотом опускает раздвижное окно.

– Мне нравится проводить с тобой время, – произнесла Полли таким тоном, словно эта мысль только что пришла ей в голову. – Всех остальных так и тянет объяснить мне мои эмоции. «Ты чувствуешь вину, поскольку вечно перечила ей», «Ты ощущаешь себя потерянной, потому что мама всегда подсказывала тебе, как поступить». Болтают, болтают, несут всякий вздор. А ты не пытаешься делать ничего подобного.