Ловец облаков - Марк Харитонов Страница 10

Обвив его руками,

Обхватив его бедрами,

Сомкнув вокруг него ноги,

Все выше и выше.

Не сорваться бы раньше времени.

— Повторяется снова и снова

Изо дня в день, из ночи в ночь, год за годом,

Мы тянемся к успокоению, как к концу,

Набухает полнота и ясность:

Вот оно, вот! Уже совсем близко!

Перехватывает дыхание,

Растекается соком время,

И срываешься с той же вершины,

И летишь, исчезая в восторге,

В невесомости без верха и низа.

1

«Кто спит там рядом в тени куста? Прожилки листьев черны на просвет, вздымаются травы, как стоячий лес с чешуей на стволах, цветы распускаются в вышине лепестками круглыми, длинными и заостренными. Красный выпуклый жук блестит, как громадная капля. Из-за стволов и стеблей, из-за темной и светлой листвы осторожно смотрят на спящих детские лица зверей. Зелень нежными тенями овевает нагие тела, кузнечик перепрыгивает с живота на живот — сухой карлик с удивленным узким личиком».

2

— Ты про кого читаешь?

— Про нас с тобой. А что, разве не про нас?.. Смотри, тут между страниц застряли песчинки. У, сколько их! Все возникают откуда то, до сих пор. Не узнаешь?

— Как можно узнать песчинки?

— Мы их разглядывали когда-то на берегу. Светлые — это кварц, вот крупицы, которые я назвал базальтом… а вот эти, сине белые: мы не сразу сообрази ли, что за двухцветный минерал, помнишь? Размельченные до песка ракушки.

3

Доисторический ландшафт: отблескивающие на солнце глыбы покрывают безжизненную планету, синий мировой океан сияет под еще более синим небом. Но вот среди безжизненной породы появляется громадное животное на шести угловатых лапах, с перехваченной середкой туловища и полосатым задом, карабкается на гору, сваливается, одолевает с третьей попытки — движется дальше к своей неизвестной цели.

4

Насекомое, еще безымянное, ползло по песку, свежие водоросли выброшены были на берег, светло зеленые и темно-зеленые среди уже высохших, бело-желтых, лиловых, черных. Слизистые мягкие твари вырабатывали, выращивали из своего вещества твердые скорлупки, а время размалывало их в песчинки, складывало из них камни, окрестные холмы — омертвелая твердая порода возникала из живой мякоти.

5

— Неужели туда нельзя больше вернуться?

— Ты же знаешь, там теперь закрытая зона.

— Говорят, если постараться, можно раздобыть пропуск.

— Экскурсия для избранных и допущенных, как ты это себе представляешь? Водят любопытных, показывают наши места. Вот дорожка, по которой они ходили, следов на песке уже не осталось. Вот сад, деревья пришлось, конечно, подсадить новые, старые уже тогда засыхали. Но в музее вы можете увидеть очень похожее изображение замечательной яблони, там же муляж одного из плодов в натуральную величину.

— И кто нибудь станет сочинять им такой бред?

— Я. На текстах для путеводителя можно заработать неплохо. Бизнес, как теперь говорят. Экскурсантам должно нравиться. Ах! так и щелкают аппаратами.

— Ты бы написал лучше, как к нам притопывали каждый вечер три ежика, прямо к миске для кошек. Кошки их прослеживали, но не трогали.

— Думаешь, это может быть другим интересно? Наше — только для нас. Нет, посмотрите лучше картину рядом. То же дерево, под ним она. Яблоко висит высоко, она тянется к нему на цыпочках, не может сразу достать — и не очень старается, вы присмотритесь к ее движению. Когда рука так поднята, особенно красиво приподнимается грудь — о! она это знает и не спешит изменить позу, тайком косит взгляд: вдруг он на меня любуется?

— Кто? Ты, что ли?

— Я не о себе.

— Но там никого не было, кроме нас.

— Как будто не знаешь.

— Ты про кого?… Господи! Да я же его всего раз другой видела. Он где то у себя жил, нам разрешил всем пользоваться, сам на глаза не показывался. Такой деликатный, и борода такая седая, красивая. Как ты можешь о нем говорить?

— Я и не говорю о нем. Я только о тебе.

— Постой, так ты все таки ревновал? Вот оно что! Наконец проговорился. А я-то думала: почему он вдруг так заспешил отсюда? Да еще причины придумывал… просто придумывал, я чувствовала.

— Ну вот, догадалась.

— Ты что, всерьез?

— А ты?

— Меня сбивает с толку твой юмор. Если это юмор. Я не всегда могу понять, шутишь ты или нет.

— Если б я сам всегда мог различить! Не слушай мою болтовню. Хотел обернуть что-то в шутку, но вдруг так ясно вспомнил… увидел тебя с яблоком в руке, твою улыбку, когда ты на меня посмотрела… Защемило вот тут…

6

Давно ли это было? Время еще не начинало отсчет, слова еще не найдены или не созданы. Неизвестный чужой человек стоит перед тобой, что-то в тебе еще сопротивляется сознанию, что сейчас он войдет, неумолимо войдет в твое существование, и ты его впустишь — позволишь собой овладеть. Хочешь этого или боишься? Страх утраты, через который надо пройти, чтоб от него освободиться, страх потерять еще не найденное, страх неизвестности, которую надо будет теперь называть жизнью.

7

Уходить никто на самом деле не заставлял — невозможно было остаться навсегда в неразбуженном не-времени, где дни слипаются, неотличимые один от другого, где возможностей больше, чем желаний, а на последних страницах залежалых журналов предлагают себя заранее разгаданные кроссворды. Вдруг затикали не существовавшие прежде часы. Только что поднималась к небу напряженная плоть агав — глядишь, отмерла, увяла. И с еще неясным чувством присматриваешься к отражению: не морщинки ли начали появляться около глаз?

8

Полустертая фреска на стене запущенной церкви. Чем больше осыпается изображение, тем больше можно в нем обнаружить. Он и она уходят из сада. Среди зелени светятся круглые, набухшие соком плоды. Нагие тела еще молоды. У него худое вытяну тое лицо, незрелая бородка, на выпирающем кадыке заметны юношеские прыщи. Встревоженный, ожидающий взгляд устремлен вперед. Она оглядывается прощально. Левая рука прикрывает стыдливо грудь. Нежный белый живот чуть выпячен. А лицо не выражает ни сожаления, ни отчаяния, улыбка понимающего превосходства чудится в уголке губ — может быть, потому, что рисунок их нарушен едва заметной случайной трещиной — предполагал ли ее худож ник?

9

О ком это? О нас, все о нас. О безнадежности всякой попытки запомнить, запечатлеть, навсегда унести с собой — вернуться будет все равно невозможно. Перебирай потом, если захочешь, цветные глянцевые фотографии. Потускнели засушенные в книге цветы — фотографии не выцветут долго. Они охотно подменят нестойкие воспоминания, очистят их от мешавшей когда-то пыли, потной духоты, докучливой мошкары. Местные жители готовы поддакивать восторгам приезжих — они сами бы не прочь перебраться отсюда куда-нибудь, где хоть вода по трубам течет каждый день для всех, даже горячая. Но не расхолаживать же туристов. Их восторгами кормимся.