Венецианские сумерки - Стивен Кэрролл Страница 10

Так Люси и сидела, сложив руки на черном футляре виолончели, ожидая, когда же все начнется. Начнется что-то настоящее. Ожидая, когда вступит в мир, для которого, по убеждению Люси, готовила ее жизнь — та жизнь, которая от рождения была ей суждена.

Но пока она сидела, разглядывая серый фасад церкви Сан-Симеоне Пикколо, отель «Карлтон», билетные киоски, битком набитые вапоретти, рабочих в синих комбинезонах, мужчин в деловых костюмах, с дорогими кожаными портфелями, ее внезапно осенило, что вся эта плотная людская масса движется с работы. Люси оперлась подбородком о ладонь и стала размышлять о том, что это трудовой город и местный трудовой люд, как в любом другом городе, спешит теперь домой, оставляя за спиной церкви и мосты, не оглядываясь на забегаловки с сэндвичами и автобусные остановки. Она откинулась на ступени, глядя на блеклые — оранжевые, розовые и желтые — тона фасадов, дополненные тонами закатного солнца, слушая безостановочный плеск воды в канале и поскрипывание тележек для багажа, мешавшееся с голосом вокзального громкоговорителя. Долгие часы дороги начинали сказываться; Люси заподозрила, что ждать бесполезно, и стала высматривать ближайшие к вокзалу гостиницы.

Она было подумала, что ее не заметили среди толпы на ступенях, но нет, виолончель сразу бросилась бы в глаза, выдавая в ней ту самую, новую ученицу. Люси вытащила из сумки шоколадку и стала разворачивать, и тут кто-то произнес у нее под ухом: «Извините?»

Возле нее стоял молодой человек; английские слова он выговаривал медленно и тщательно.

— Синьорина… Мисс Макбрайд?

— Люси. — Она встала, улыбаясь и протягивая руку, и молодой человек улыбнулся ей в ответ, — возможно, его позабавил вид девушки, намеревающейся обменяться с ним рукопожатием.

— Добро пожаловать, — сказал он. — Меня зовут Марко. Марко Мацетти. Однако я опоздал. Еще раз прошу прощения.

— Не стоит. — Люси огляделась, указывая на канал. — Ждать было приятно.

Марко снова улыбнулся и обвел рукой панораму, словно это была картина, а он — художник:

— Понравилось?

Разбухшее вечернее солнце, похожее на яркий желток, висело прямо над каналом Каннареджо у нее за спиной, и Люси обернулась в тот самый момент, когда оно коснулось края крыш и, словно кровь, растеклось по черепицам, роняя последние капли света на улицы, закоулки и каналы города Люси улыбнулась:

— Да. Понравилось.

Она взяла виолончель, Марко поднял ее саквояж. Вместе они спустились по ступеням к каналу, где ступили на шаткую палубу переполненного речного трамвая, и тот, взбивая пену на мутной воде, прихлынувшей из Мертвой лагуны, пустился по долгой кривой к Сан-Марко, чтобы, описав круг по городу, вернуться в исходную точку.

Они сошли на остановке «Сан-Стае» и пересекли небольшую площадь перед мощными известняковыми колоннами самого храма Сан-Стае. Оттуда они последовали переулком, минуя подъезд, где какая-то старуха, поставив рядом пластиковые пакеты, пристроилась помочиться. Марко отвел взгляд, возможно смущенный, но Люси уставилась на старуху, которая опустила глаза, завороженно следя за тем, как из нее извергается желтая струя. Чуть подальше переулок выходил на небольшую площадь, где мальчишки гоняли мяч, ударяя им о стену, в то время как их родители, рассевшись на креслах и скамьях, курили, наблюдали за игрой и потягивали коктейли из банок.

— Это ваша площадь, — улыбнулся Марко, — очень симпатичная площадь.

Люси кивнула. По ту сторону симпатичной площади тянулся тихий узкий канал. Пройдя несколько шагов по берегу, Марко остановился.

— Тут, — кивнул он. — Вот тут. — Марко поставил саквояж на землю и снова улыбнулся, когда Люси протянула ему руку в знак благодарности.

Он вручил ей конверт, где лежал ключ, затем написал что-то на обороте карточки:

— Это мой телефон и адрес. Если у вас возникнут какие-нибудь трудности… — Он помедлил, сочиняя в уме предложение. — Звоните без колебаний. — Явно довольный своим английским, он слегка поклонился и направился в сторону площади.

Люси осталась одна; тени расчертили отвесные стены, окна и маленькие балкончики домов. Она помедлила перед дверью своего нового жилища, закрыла глаза и позволила себе на мгновение застыть, прежде чем решительно повернуть ключ.

Всю ночь она проспала как убитая, не озаботившись даже тем, чтобы распаковаться или поесть. В какой-то момент она проснулась — очертания предметов показались ей призрачными, незнакомые тени лежали вокруг — и тихонько продолжала лежать в ошарашивающей безымянной тьме, пока сознание ее не прояснилось и не подсказало, где она; тогда Люси снова закрыла глаза и погрузилась в мертвый сон путешественника.

Но колокола разбудили ее. Все колокола в городе — на церквах, площадях, капеллах, башнях — возглашали наступление нового дня. Близкие и далекие, ясные и чуть различимые, они гудели, трезвонили и перекликались в лад и не в лад, то сплетаясь в некую мелодию, то разражаясь музыкальным хаосом, спотыкаясь и путаясь, пока последний из них наконец не впал в молчание гаснущей, как свеча, нотой.

Город все еще пробуждался, когда Люси спустилась вниз и вышла на площадь. Кафе только открывались, к ним подвозили на ручных тележках хлеб, булочки, круассаны и фрукты. Вдыхая прохладный чистый воздух, в котором уже плавал аромат кофе, и прислушиваясь к нарастающему шуму и гомону наступающего делового дня, плеску воды в канале, Люси улыбнулась про себя, и ее губы расплылись в довольном полусонном зевке.

Она пошла по центральным улицам, по широкому, еще пустому Риальто и, полусонная, свернула на одну из улочек по ту сторону Большого канала. Бродя бесцельно и растерянно, досадуя, что забыла взять карту, она оставляла за спиной витрины, металлические козырьки, магазинчики одежды, кожаных изделий, масок, сувениров, пока не вывернула наконец на площадь Сан-Марко. Она уже бывала здесь и раньше, но все равно застыла, широко и восхищенно раскрыв глаза, блуждая взглядом по просторной площади, безлюдной, если не считать нескольких дворников и двух-трех ранних посетителей из разряда регулярных. Спокойно она раз за разом повторяла себе, что за трудом, суматохой и скучной рутиной, которые неизбежны в ближайшие дни, месяцы и годы, ей нужно все же постоянно хранить в памяти эту минуту.

Ближе к полудню она стояла под холодными голубыми небесами в южном конце Кампо Сан-Стефано и мотала головой. Нет, не может быть. Такого не бывает. Марко хохотал. Ну да, да, настаивал он. И он был прав: полуразвалившийся ренессансный дворец действительно оказался консерваторией. Мрамор, из которого она была сооружена, утратил свою белизну, дым и непогода покрыли здание серыми и черными пятнами, словно его разрисовали углем. Заросший сорняками балкон второго этажа служил приютом жирным голубям; время от времени они, шумно хлопая крыльями, перепархивали на колонны портала или на горгулью над парадной дверью. Из-за серого камня и забранных решетками окон здание напоминало скорее заброшенную тюрьму, чем музыкальное образовательное заведение.

Ничто не говорило о назначении здания, вывески и таблички отсутствовали, только в одном окне висела большая деревянная доска, на которой значилось, что министерство труда ведет здесь реконструкцию. Марко начал было что-то говорить, но его слова вдруг потонули в грохоте: с четвертого этажа по длинной пластиковой трубе во двор посыпались обломки камня. Казалось, здание вот-вот обрушится и Люси подоспела как раз вовремя, чтобы стать свидетельницей его шумного конца. Они подождали, пока грохот стихнет, и Марко провел Люси по ступенькам в зал на primo piano [10]. Это уже гораздо больше напоминает консерваторию, подумала Люси и с довольным, благодарным вздохом огляделась, замечая, что зал едва ли не пугает своим величием. Ступив на зеркальный мраморный пол, она едва не заскользила как по льду. Расписной потолок с золочеными люстрами, резвящимися ангелочками, нагромождением облаков и синим небом с первого взгляда показался ей похожим на огромный свадебный торт, подвешенный над головой.