Пепел и песок - Алексей Беляков Страница 10

— А что это за блестящие штучки на секретере? — шепот Катуар достигает регистра ленцо-сопрано.

— Мои призы за сценарии. Не хватает лишь «Демиурга». Ты, диалогистка, не знаешь, как выглядят наши награды?

— Очень хочется курить, — смеется Катуар и встает.

На ее спине остается отпечаток кусочка Ломбардии. Она попросила постелить что-то, чтобы не портить такой прекрасный паркет. Я постелил мою райскую карту.

— Ты просто как мой Йорген, — отвечаю я и провожу нервным пальцем по ее позвоночнику. — Он тоже все время хочет курить.

— И с ним ты тоже трахаешься? — Катуар поворачивается.

— Нет. И перестань употреблять это слово. Тоже мне — диалогистка.

— Я вообще могу уйти.

— Нет, лучше кури. Кури.

Катуар приносит из прихожей одну тонкую сигарету. Делает круг, лаская паркет пятками, и улыбается:

— Ты меня чуть не убил. Два раза подряд. Интересно, родится ли у меня новый сюжет?

— От меня?

— Да. Я очень хочу сюжет от тебя! А что, зажигалки нет?

— Там, на кухне, где-то были спички. Кажется, рядом с плитой.

Катуар удаляется на пуантах, шуршит спичками и кричит с кухни:

— А зачем тебе спички, если ты не куришь?

— Для плиты, наверное.

— Она электрическая! — Катуар смеется. Слышно, как спички бесчувственно падают на мозаичный пол.

— Да? Какая неприятность…

— Так зачем?

— Роза говорит: в доме спички должны быть всегда под рукой.

— Роза? — Катуар выглядывает озабоченной Коломбиной, волосы свешиваются. — Кто это?

— Домработница.

— Молодая?

— Роза? Нет. Увядшая.

— Я сразу заметила, что у тебя подозрительно чисто на кухне и в ванной. Значит, Роза. А у меня на цветы аллергия. Может, у тебя еще и дети имеются?

— Нет. Только сюжеты.

— Минута десять секунд! — угрожает сквозь время на школьном дворе Карамзин.

Три года назад. Июль. Вагон электрички. Запах пионов и воблы.

Дочка дергает мою кожаную сумку фирмы «Хрен вам, а не лейбл!». Ремень сумки лихо скатывается с плеча и застревает в сгибе локтя. Я стою и держу перед липкими глазами книгу историка Буха «Старец». Дочка сидит рядом. Я дал ей свой телефон — поиграть. Лучший способ обрести недетский покой.

— Что тебе?

— А что такое…. Что такое… что такое «минет»?

— Что? Где ты это услышала?

— Я прочитала.

— Где?

— Тут.

Она предъявляет телефон, болтает ногой, задевая пластиковое ведро, что стоит между ног у бывшей женщины, которая сидит напротив и читает кроссворд. Яберу телефон — он стал тяжелей — и читаю: «А как Румина делает минет — это просто отдельный сюжет!»

— Послушай, дочь — это пишут мне, а не тебе. Зачем ты это читаешь?

— А кто, а кто пишет?

— Сам хотел бы узнать. Забудь, ты не видела этого. Не видела.

— Забыла. Ты придешь ко мне на день рождения?

— Куда?

— На день, на день рождения. Мне скоро семь лет.

— Уважаемые пассажиры, вашему вниманию предлагаются свежие газеты! «Ждать ли нам Депрессии?» — прогнозы экономистов. «Новый жук страшнее колорадского» — говорят ученые. «Я отвечаю за каждое слово!» — интервью с популярным сценаристом Марком Энде, автором сериала «Кровь блондинки-1» и «Кровь блондинки-2».

Спасибо, долговязый торговец. Мой дорогой, ненаглядный. Я не знал, что ответить дочери, ты отвлек ее. Он приближается, одет, как всегда, аккуратно: серые брюки, темно-коричневая куртка на молнии и черные полуботинки. Не штиблеты, не туфли, не шузы — именно полуботинки, дар русской природы.

— Вот, возьми! — протягиваю купюру с достоинством.

— Вам какую газету? — Он смотрит на купюру, бумажная душа.

— Никакую. Просто возьми.

— Сто рублей?

— Бери. Это честные деньги, сделанные на крови.

— Какой крови?

— Блондинки.

Торговец перестает шуршать газетами и пристально смотрит на меня. Мировая скорбь. Одна из газет не выдерживает, срывается из рук опрятного торговца и ложится на колени бывшей женщины. Та принимает ее как должное и спрашивает торговца:

— Скажите, а там есть фотография этого самого Марка Энде? Очень хотелось бы на него посмотреть.

Торговец выхватывает у вспотевшей женщины газету:

— Нет там фотографии. Только интервью.

Я смеюсь, выглядываю из-под газеты и подмигиваю торговцу своим черным глазом:

— А я, кстати, читаю о Старце.

— Ради бога, — Торговец, отклонившись и глядя на мою купюру со страхом и ненавистью, обходит меня. Еще два раза оглядывается. Нет, у дверей оглядывается в третий раз и с облегчением погружается в пучину тамбура. Я слежу, как за ним смыкается стальной занавес.

— Пап, что такое Катуар?

— А?

— Катуар.

— Не знаю. Чепуха какая-то.

— А я думаю, я думаю, я думаю, что Катуар — это имя прекрасной девушки.

— Очень хорошо. Играй в телефончик и… хотя, нет, не надо.

— А напиши… Напиши про нее… Напиши про нее сказку.

— Про кого?

— Про Прекрасную Катуар.

— Хорошо.

— А когда ты, когда ты напишешь?

— Скоро. Не пинай ведро, пожалуйста.

— А дедушка пишет про Венкедрофа.

— Бенкендорфа. Опять?

— Да. Он хороший?

— Отличный! Можно я почитаю?

— Да. Дедушка сказал, дедушка сказал, что, дедушка сказал, что…

— Ты можешь не повторять? Итак — дедушка сказал. Что?

— Что ты тоже… Что ты тоже писал про… Писал про него.

— Про Бенкендорфа? Писал.

— А кто он? Принц?

— Почти. Принц жандармов.

— Кого? Кого?

Пытаюсь вглядываться в строчки Буха, но теперь это уже бестолковая рябь. Розеттский камень раскололся от духоты. Бесит, бесит. Когда уже станция «Турист»? Как они пьют это теплое пиво в тамбуре? Зачем я взял с собой дочь? Доедет ли это колесо до Петушков? Хиштербе.

— Как, ты сказала, зовут эту девушку?

— Катуар.

— Ты сама придумала это имя?

— Нет, прочитала… Прочитала на станции. Это было ее название.