Девушка, которой нет - Владислав Булахтин Страница 10

Когда дверь за Ленкой захлопнулась, Фея пошла на кухню, взяла короткий, но острый нож для хлеба и положила его в рюкзачок.

12.10

Didier Marouani: «Space Opera. Part 3»

«Все дело в мелкой моторике», – грустно подумала Фея, вглядываясь в бледное, мимически бедное лицо собеседника.

Шары у малолетки не бегали, тяжело смотрели ей в живот.

– Ты часто видишь этого козла?

Фее надо было придумать, как продолжить поиски. Девушка искала помощи. У кого? Перед ней сидел только грязный пацан, вокруг – чужая и враждебная окраина Москвы.

– Пытался разглядеть пару раз.

– Ну и как он тебе?

Поддерживать столь интеллектуальные беседы пацану оказалось не по силам:

– Чё ты мне паришь? – начал заводиться он. – Чё крутишься, как Цискаридзе? Топай отсюда!

– Слушай, Маленький Мук, ты свои речевки забудь. Чердак проветри. Я тебе дело предлагать буду, – нашлась что ответить Фея.

– Да что ты можешь предложить? Ты свою капустку-то мимо рта… – Мальчуган вновь начал вещать что-то заученное.

Фея зло перебила:

– Кончай нарываться, а! Не то мимикрирую под здешние разложение и упадок.

Она шагнула к скамейке, абориген уважительно замолчал и поднял на нее краснющие пуговки глаз:

– Молчу, бля, Ковалевская Софья́… Сигареткой угости, мимикруха ты безжалостная.

Фея протянула кукиш к маленькому сопливому носу.

Потом развернулась и пошла к пятиэтажке, бросив за спину:

– Пойдем со мной.

Упырек, прихрамывая, зашагал к подъезду, бормоча под нос дворовые истины жизни.

По ступенькам шли тихо, стараясь не спугнуть тишину. Остановились у подоконника в пролете между четвертым и пятым. Фея наклонилась к своему сообщнику, вдохнув запах нечистой одежды, нечистого тела, сквозь который все-таки пробился молочный привкус детской кожи.

– Слушай, я сегодня была у этого мужика… Он сумасшедший. – И, увидев в глазах подростка, что это не впечатляет, скорее даже внушает почтение-уважение, добавила: – Маньяк, понимаешь? Кровавый. И если он будет меня потрошить, я обязательно расскажу, что ты тоже о нем знаешь. Впитал?

Мальчик кивнул. Тень страха даже не коснулась его лица.

– Он убивает людей. – Фея решила, что должна быть убедительной, не допускать сомнений, расспросов, неуверенности. – Жестоко. Стариков. Пенсионеров. Чтобы не жрали наш хлеб. Понимаешь? Работает в основном в Подольске. Здесь у него запасной аэро… тьфу!.. запасная хата. Появляется в ней редко. Хранит всякую ворованную дрянь, начиная от лифчиков и заканчивая золотыми зубами.

«Про лифчики я здорово завернула. Этот сатана в образе ребенка обязательно купится».

– Барахла там на десяток косарей. Из техники тоже кое-что есть. Дверь – шелуха. За минуту разберемся. В подъезде сейчас пара глухих старух и зачморенных домохозяек, которым все по барабану. Местные хачи и другие задроты, которые тут обитают, до вечера не появятся. Точно?

Мальчик уверенно кивнул, глаза его забегали, возможно, подгоняя неторопливые, куцые, но непременно корыстные мысли.

– Если дяденька с бородой внезапно нарисуется, мы его в два счета уделаем, – продолжала нашептывать Фея. – У меня нож есть. Если кто-нибудь из здешних отбросов ментам стукнет, мы дяденьку сдадим. Расскажем, кто он есть. А мы типа пионеры, забрались в хату бороться со злом. К тому же ты подтвердишь, что хмырь мой кошелек прихватил.

«Еще пара аргументов – и парень побежит на штурм».

– Ты пойми, он первый нарвался. Знаешь, сколько в кошельке лежало? Восемь штук зеленых. Мы просто возвращаем свое. Я возьму деньги, ты – любые ништяки, которые найдешь. Не трусь. Тебе ничего не будет. Сколько лет ты оскорбляешь Землю своим присутствием?

Недоуменный взгляд. Фея повторила вопрос:

– Лет тебе сколько, Красная Шапочка?

– Четырнадцать… будет.

– Во-во. Даже в угол не поставят. Пойдем.

Они спустились двумя пролетами ниже. Фея гордилась собой. Она смогла объясниться с очаковским отморозком, невменяемым по определению. Девушка, которая закончила музыкальную школу по классу флейты, рисует, знает всех Букеровских лауреатов и не умеет толком ковыряться в носу, шла грабить ужасного человека (человека ли?), способного составить конкуренцию любым кинематографическим монстрам.

Фея подозревала, что дверь квартиры не заперта, – просто этот плешивый субъект, с которым она собеседовалась час назад, никого и ничего не боится, скрывать ему нечего, кроме голых стен и разваливающейся мебели. Все самое страшное он носил с собой.

(В душе?)

Конечно, она не сказала мальчику о своих подозрениях. Тихо бросила:

– Звать как?

– Виктор, – с достоинством прошептал мальчик.

– Витек, значит. Я на Фею Егоровну отзываюсь.

Когда дошли до второго этажа, Фея достала нож. Заслонила от Витька убогую обшарпанную дверь из серого куска ДСП, несколько секунд демонстративно поковыряла проем в районе замка – не хотелось, чтобы малолетка догадался, что квартира не закрыта. Потом повернула ручку.

Дверь легко распахнулась.

Заходить не хотелось. Витек толкнул в спину.

Фея не сомневалась – именно бородатый поднял ее кошелек.

«Убиться веником! С огоньком здесь домовые орудуют…»

Вся обстановка квартиры изменилась по сравнению с той, которую она наблюдала час назад.

Даже воздух.

Даже свет.

Помещение еще больше наполнилось пылью. Нос защекотало, горло запершило. Фея подумала: если чихнет, то потревожит исторические (истерические, хе-хе) залежи грязи вокруг и тогда точно не сможет дышать.

Ожидание удушья хуже самого удушья.

Она прижала ладони к горлу и старалась надышаться.

Сзади сопел Витек. Фея пожалела, что втянула его в историю, после которой он вряд ли сможет оставаться столь возмутительно живым.

10.50

Жанна Агузарова: «Звезда»

Да, ее посещали мысли не заходить в эту квартиру. Она трижды порывалась развернуться и сбежать в свою мебельную конторку, разложить «косынку», покопаться в ЖЖ, сделать что-нибудь бесполезное и успокаивающее.

Метро, автобус, пешком. Допетляла до нужной улицы, огибая низенькие пятиэтажки из красного кирпича, пережившие и сталинский ампир, и лужковскую эклектику, недоступную кошелькам простых смертных.

Развалившееся одноэтажное строение, названное ей в качестве ориентира, в несколько слоев покрывали граффити; изящные тоненькие шприцы валялись вдоль полуразрушенных стен. Фея свернула во двор следующего дома. Хрущоба была помечена нарядной синей цифрой «9».