Золото - Питер Гринуэй Страница 10

Не дожидаясь инспекционной проверки и обвинений в злоупотреблениях и, разумеется, желая побольше на этом наварить, остаток Розамундиной коллекции вместе с другими драгоценностями лиссабонская полиция переправила через границу в Мадрид. Оттуда золотые безделицы проследовали в Саламанку, где их на удивление легко похитил прямо из полицейского фургона спекулянт Энрико Солстис для пополнения своего достаточно внушительного золотого запаса с целью приобретения раннего Хуана Миро, которого ему продали с черного хода Португальской национальной галереи с благородной целью отремонтировать систему поддержания температурного режима. Эта картина, запечатлевшая кролика и трех рыб, сделалась популярной после того, как ее воспроизвели на обложке меню в ресторане при музее Хуана Миро в Барселоне. Энрико был человеком нетерпеливым. Так, он рассчитывал приобрести у того же источника небольшого Эль Греко, предположительно, чтобы усовершенствовать в галерее систему безопасности, но для этого ему понадобилось бы раз в пять больше золота.

Золотые украшения Розамунды, словно растворившись в восьми железных ящиках с драгоценностями, отправленных в Медрен на франко-испанской границе, попали в руки португальских фашистов, вознамерившихся помочь своим французским друзьям. Они отправили эту партию на имя Сюзанны Кро, племянницы Пьера Лаваля, официального переговорщика от правительства Виши. Однако неподалеку от Ру партизаны перехватили товар и разбили на мелкие части, чтобы его проще было увезти. В одной из таких новообразованных коллекций, судя по описи, сделанной молоденьким клерком Жаком де ла Люн, находилась золотая статуэтка Девы Марии на узком обломке черного камня, явно та самая, что когда-то принадлежала Розамунде Бласко. Этот клерк, вполне вероятно, был перебежчиком, так как летом сорок четвертого статуэтка все-таки добралась до Виши, первоначального пункта назначения, откуда ее переправили в Кольмар, а затем в Баден-Баден – там ее отвинтили от Голгофы и расплавили без сантиментов и религиозного трепета. В результате Розамундино наследство попало в руки лейтенанта Густава Харпша, нациста, бежавшего от возмездия и так и не добежавшего до своей трехлетней дочери по причине впечатляющей дорожной аварии неподалеку от Больцано, снискавшего репутацию города, где не умеют готовить настоящие спагетти.

А что же случилось с персонажами этой запутанной, головоломной истории? Розамунда Бласко не оставила сколько-нибудь заметного следа в европейских хрониках, равно как и Эдуардо Тедеско Болинар, и Эрмионе Пикаро, и Фердинанд Белиз, и Энрико Солстис, и Сюзанна Кро, и Жак де ла Люн. Зато известно, что Антонио де Оливейра Салазар, португальский диктатор, без особого шума умер в своей постели. Мерль Оберон, открытая режиссером Александром Кордой, побывала четыре раза замужем и едва не погибла в автомобильной катастрофе, из-за чего картина «Я, Клавдий» потерпела финансовый крах. Лоренс Оливье снискал в Англии репутацию великого драматического актера и по крайней мере два его фильма считаются классическими адаптациями шекспировских пьес. Он был женат на женщинах, отличавшихся друг от друга, как небо и земля: Вивьен Ли, которая спилась и умерла, и Джоан Плаурайт, которая жива на момент написания этой истории и продолжает играть роли чокнутых старушек с золотым сердцем. Ивор Новелло, автор песен и актер, не слишком преуспел в обеих своих ипостасях, хотя бывал и остроумным, и забавным. Писатель Сомерсет Моэм, запечатленный на знаменитой картине Грэма Сазерленда на фоне желтой стены, прожил жизнь классического британского экспатрианта в странах с более теплым климатом. Рамон Наварро погиб в мотеле от рук хулиганов, привлеченных его сексуальными аппетитами и, вполне возможно, даже не знавших, с кем они имеют дело. Эррола Флинна, по слухам, природа наградила таким детородным органом, что он не мог появиться на публике в шортах. Джон Гилберт, известный своими любовными похождениями, побывал, если верить легенде, в объятиях Греты Гарбо, однако так и не нашел себя в звуковом кино и в сорок один год умер от алкоголизма. Рудольфо Валентино, олицетворение итальянского героя-любовника, выглядящий на фотографиях, в особенности Картье-Брессона, жалкой пародией на самого себя, породил один из первых в мире фан-клубов и удачно умер молодым, что способствовало его посмертной славе. Актер Бела Лугоши, выходец из Венгрии, кажется, ни разу не произнесший с экрана больше пяти английских слов кряду, прославился в роли Дракулы, которого потом спародировал кукольный персонаж в телесериале «Улица Сезам»; при каждом своем появлении он представлялся так: «Граф Дракула, графолог». Диктатор Адольф Гитлер, не оставивший никаких письменных свидетельств о том, что он повинен в гибели миллионов людей, благополучно совершил запланированное самоубийство в своем берлинском бункере вместе с Евой Браун, успевшей два дня побыть его женой. Хуан Миро, пойдя по пути Пикассо, а именно в течение сорока лет повторяя излюбленные мотивы, сделал состояние и прославился в родной Испании. Грек Эль Греко, другой испанский художник, живший в XVII веке, страдал от астигматизма и болезни печени, по каковой причине фигуры на его картинах выходили тощими и болезненно бледными, словно вытянувшиеся из сырой земли чахлые февральские крокусы.

Можно было бы, наверное, еще порассуждать о героях этой истории, в частности, рассказать о Данае и Юпитере, об Эмили Бронте и Кармен Миранде, о перно и Шекспире, о Пикассо, Грэме Сазерленде и Картье-Брессоне, даже о Пресвятой Деве Марии, но тогда могут всплыть новые имена, и мы рискуем не закончить до утра.

Внимательный читатель, вероятно, обратил внимание на то, что так и не прозвучало имя богатой англичанки, без которой, собственно, не было бы этой истории. Так вот, мы не вправе обнародовать ее имя. Она жива и хотела бы сохранить анонимность – хотя бы для того, чтобы оградить личную жизнь своих пятерых незаконнорожденных детей от Эдуардо Тедеско Болинара.

Некая жительница маленького голландского городка Маастрихт, чей муж попал в плен к русским, похитила золотые коронки и мосты из застекленного шкафа еврея-дантиста из Эйндховена и самолично отвезла это богатство на монетный двор в Саарбрюкене. Ей пришлось приторгнуть своим телом. Рабочий плавильной печи, молодой бельгиец, поставил условие: унция сплава – час развлечений. Ее великодушие в результате обернулось браком, хотя были опасения, что ее первый муж может вернуться после войны. Им повезло. Ее муж, вкалывавший в русском колхозе, сошелся со слепой дочерью польского фермера, которая ходила за ним, пока он болел дифтерией, холерой и инфлюэнцей, а после они поженились.

На двоеженцев из Маастрихта никто не донес властям – ни голландским, ни немецким, ни русским, ни бельгийским, ни польским.

На деньги, вырученные от продажи дантистского золота (слиток FG890P), молодые купили большую квартиру. Сейчас они счастливо доживают свой век в доме для престарелых в Потсдаме. Их дочь-дантист практикует в Дрездене.

Голландский военнопленный и его польская слепая жена, продолжая трудиться в колхозе, купили участок земли и обзавелись своим скромным хозяйством. Они продавали овощи и яйца; хватало и самим, и дочери помогали, пока она училась в мединституте. Теперь она работает дантистом в Кракове, родном городе ее матери.