Сластена - Иэн Макьюэн Страница 10

3

Я не стала отменять встречу в МИ-5. Теперь у меня в жизни не было больше ничего; из дома сообщили, что дела у Люси наладились, и даже епископ спрашивал о моих карьерных успехах и перспективах в Министерстве здравоохранения и социального обеспечения. Спустя два дня после сцены на придорожной стоянке я отправилась на собеседование в здание на Грейт-Мальборо-стрит, на западной окраине Сохо. Я сидела и ждала на стуле с твердой спинкой, который в тускло освещенном коридоре с бетонным полом поставила для меня неприветливая секретарша. В таком гнетущем помещении я очутилась впервые. Надо мной тянулся ряд окон из кирпичей пузырчатого стекла и с железными рамами; такие окна нередко встретишь в подвалах. Однако свету проникать мешали не стеклянные кирпичи, а грязь. На ближайшем ко мне подоконнике лежали стопки газет, покрытых черной копотью. Я размышляла, не станет ли эта работа, если мне ее предложат, своего рода долгим наказанием, которое на расстоянии наложил на меня Тони. Вверх по лестничному колодцу поднимались сложные запахи. Я пыталась определить их источник. Духи, сигареты, чистящее средство с нашатырем и что-то органическое, может быть, некогда съедобное.

Мое первое собеседование проводила бойкая и дружелюбная женщина по имени Джоанна, и состояло оно в основном из заполнения анкет и ответов на простые биографические вопросы. Спустя час я вернулась в ту же комнату, где меня ожидали Джоанна и мужчина армейского типа по имени Гарри Тапп. У него были светлые усы щеточкой; он непрерывно курил, доставая одну сигарету за другой из тонкого золотого портсигара. Мне понравился голос с хрипотцой, старомодные интонации и то, как Тапп мягко барабанил по столу пожелтевшими пальцами правой руки всякий раз, когда заговаривал, и переставал это делать, когда слушал меня. Почти целый час мы трое пытались очертить мой служебный профиль. По существу, я была математиком с другими, подходящими для конторы интересами. Но почему я окончила университет с дипломом третьей степени? Я соврала, согласно плану, и сказала, что в последний год учебы совершенно безрассудно забросила занятия, так как увлеклась литературой по Советскому Союзу и трудами Солженицына. Господин Тапп с необычайным интересом выслушал рассказ о моих политических взглядах, которые я освежила в памяти накануне, прочитав старые записки, надиктованные моим ушедшим любовником. Если не считать учебы в университете, моя личность была изобретена мной исключительно на основе летних месяцев, которые я провела в обществе Каннинга. Что у меня было еще? Иногда я и быласамим Тони. Как оказалось, я питала страсть к сельской Англии, в частности к графству Суффолк, а также к славному дремучему лесу, где любила гулять и по осени собирать белые грибы. Джоанна разбиралась в грибах, и пока Тапп нетерпеливо слушал, мы быстро обменялись рецептами. Она, впрочем, никогда не слыхала о панчетте. Тапп спросил, интересовалась ли я когда-нибудь шифрованием. Нет, но я призналась, что остро интересуюсь современным политическим положением. Мы наспех обсудили горячие темы дня – забастовки шахтеров и докеров, Общий рынок, бойню в Белфасте. Я говорила языком передовицы «Таймс», будто подражая патрицианским вдумчивым комментариям, которым сложно возразить. К примеру, когда мы перешли к теме растущей вседозволенности, я процитировала статью «Таймс» о том, что сексуальная свобода личности должна быть уравновешена с потребностями детей в безопасности и любви. Кто мог бы возразить против такого? Я будто оседлала своего любимого конька. Затем разговор перешел на мое увлечение английской историей. Гарри Тапп вновь встрепенулся: что именно меня интересует? Славная революция. Ах вот как, это действительно очень интересно! А, вот еще, мой герой? Я упомянула Черчилля, но не как политика, а как историка (сказала о его несравненном описании Трафальгарской битвы); я восхищалась им как писателем, Нобелевским лауреатом по литературе, а также как художником-акварелистом. В частности, мне очень нравился его малоизвестный этюд «Сушащееся белье в Марракеше», который, насколько мне было известно, находится теперь в частной коллекции.

Повинуясь течению беседы, я добавила к автопортрету страсть к шахматам, не упомянув, что не играла уже более трех лет. Тапп спросил меня, знакома ли я с эндшпилем Зильбера – Таля 1958 года. Я не знала это окончание, но смогла сказать несколько фраз о знаменитой позиции Сааведры. По правде говоря, никогда в жизни я не была такой умной, как во время этого собеседования, и уж точно ни разу со времени моих статеек в «?Квис?» я не была настолько довольна собой. Вряд ли существовала тема, которую я не могла бы осветить. Своей неосведомленности в тех или иных вопросах я придавала своеобразный лоск. Мой голос был голосом Тони, я говорила, как ректор колледжа, как председатель правительственного комитета по расследованиям, как сельский эсквайр. Служить в МИ-5? Да я была готова возглавить контрразведку. Поэтому меня не удивило, что после того, как меня попросили покинуть кабинет, а потом через пять минут позвали обратно, господин Тапп сказал, что готов предложить мне место. Что, собственно говоря, ему оставалось сделать?

Несколько мгновений я не могла поверить своим ушам. Наконец, когда до меня дошел смысл сказанного, я подумала, что он издевается или меня испытывает. Мне предстояло занять должность помощника референта. Я уже знала, что в иерархии государственной службы это самая низкая должность. Мои должностные обязанности заключались в оформлении документов, их подшивке, индексировании и другой канцелярской работе. Со временем и при условии безупречной службы я могла стать референтом. Мне удалось удержаться от того, чтобы выказать обуревавшие меня чувства. Я (или Тони) совершила ужасную ошибку. Или, напротив, таково наказание, которое Тони для меня предназначил. Меня принимали на подсобную работу в канцелярии. Я не стану разведчиком, не будет никакой работы на передовой. Притворившись, что мне льстит предложение, я осторожно осведомилась у Джоанны, и та подтвердила мои подозрения: действительно, у мужчин и женщин – разные карьерные возможности, и только мужчины становятся референтами. Ну конечно, сказала я, конечно, мне это было известно, я ведь строила из себя умную молодую женщину, эдакую всезнайку. Гордость не позволяла мне показать им, как тяжко я ошиблась и как расстроена. Будто со стороны я услышала, что с радостью принимаю предложение. Замечательно! Спасибо! Мне назначили день, когда я смогу приступить к работе. Только этого и жду! Мы встали, и господин Тапп пожал мне руку, а потом степенно удалился. Джоанна проводила меня вниз до выхода и объяснила, что предложение со стороны конторы должно пройти обычные процедуры проверки. Если я приму предложение, то буду работать в здании на Керзон-стрит. Я обязана подписать соглашение о соблюдении закона о государственной тайне. Разумеется, продолжала говорить я, замечательно. Спасибо.

Здание я покидала в крайне мрачном настроении. Еще до того, как попрощаться с Джоанной, я решила не принимать их предложение. Оно было оскорбительным. Работать на секретарской должности за две трети принятого для подобных должностей жалованья! Официанткой, учитывая чаевые, я бы зарабатывала вдвое больше. Пусть оставят работу себе. Я напишу им записку. По крайней мере, это было решено. Вконец расстроенная, я не знала, что делать дальше. Деньги, отложенные на оплату кембриджской комнатки, скоро закончатся. Мне не оставалось ничего, кроме как вернуться в родительский дом, снова стать дочерью, ребенком. Снова столкнуться с безразличием епископа и организаторским рвением матери. Хуже того, на меня вновь накатило чувство утраты. Весь последний час я будто играла роль Тони и теперь перебирала в уме воспоминания о нашем летнем романе. Я впервые до конца осознала всю меру своего горя. Это было словно вы вели долгий разговор, а собеседник вдруг повернулся и ушел, оставив вас в состоянии совершенной опустошенности. Я скучала по Тони, и тосковала, и знала, что никогда его больше не увижу.