Древняя религия - Дэвид Мамет Страница 10

— …вот именно, — подтвердил второй.

— Ставить интересы группы выше себя.

— Выше кого?

— Того самого человека с пистолетом. Того самого, который, как ты утверждаешь, сейчас разгуливает по улицам и который в интересах своей группы… Нет, погоди секунду, лучше так: который, следуя страстному желанию не быть изгнанным, не оказаться вне группы, да, именно так… воздерживается от поступка, от действия, которое стало бы причиной подобного изгнания. Вот это и есть самообладание… Или нет, смотря как повернуть. Я, право, не знаю, что это на самом деде. Допьешь кофе и скажешь, что ты сам думаешь…

Проходя мимо «Кофейни на углу», Франк бросил взгляд на мужчин у стойки.

ЧАСЫ

Неужели его погубило желание иметь эти часы?

Когда он дошел до перекрестка на Хейзел-стрит, ему захотелось свернуть на Рутерфорд.

«Я волен выбирать любую дорогу, — сказал он себе, — и от любой отказаться, и этот небольшой крюк — всего лишь один из вариантов, не длиннее обычного…»

«Прямее», — подсказал внутренний голос.

«Нет, не прямее, — ответил он. — То есть да. Может быть, прямее. Может быть. Хотя я этого не подразумевал изначально, но целесообразность выбора пути в данном случае может определяться иными критериями: длиной дороги, ее… ее…»

«Что ж, пожалуй, — согласился внутренний голос. — Это вполне допустимо».

«Ее… — подумал он и слегка поклонился, выражая признательность за уступку, — ее красота…» Да, такое слово ему дозволялось. Он кивнул.

Боковым зрением он увидел, как мимо пролетел красный кардинал. Он обернулся, хотя думал, что птичка уже далеко. Но нет — она сидела на дереве неподалеку, на Уолнат-стрит. Он пошел дальше, и оказалось, что идет он по Мейн-стрит, а вовсе не свернул на Рутерфорд, как собирался. Он продолжил путь по Мейн-стрит, то есть сделал именно то, чего не было в его намерениях, и очутился напротив ювелирного магазина «Уинфордс» — там и были эти часы.

«Все-таки человек — свинья, — подумал он. — Я свинья, хотя меня сюда и привел случай, а не умысел. Рассеянность, забывчивость — они и привели меня сюда. С другой стороны, разве само существование этих качеств не говорит о слабости?»

Но факт оставался фактом: часы лежали перед ним. На витрине, в бордово-синей бархатной шкатулке. Внутри она была выстлана шелком, золотые буквы гласили: «Брегет, Париж», а пониже и помельче: «Уинфордс, Атланта».

Классические карманные часы с крышкой. Тонкие, из розового золота. Весь корпус усеян бриллиантиками, которые складывались в особый узор. Мистер Уинфорд когда-то сказал ему, что такой орнамент называется ромбовидным.

— «Брегет», — сказал Уинфорд. — В день битвы при Ватерлоо у Наполеона был «Брегет». — Он помолчал. — Как и у Веллингтона.

— Неужели? — удивился Франк.

Дважды он заходил в магазин, и Уинфорд показывал ему часы: элегантность формы, точность хода, репетир, отбивавший час, четверть часа и даже минуты при нажатии маленькой золотой кнопки.

Франку никогда прежде не доводилось видеть вблизи часы с репетиром, и, когда Уинфорд привел механизм в действие, реакция Франка была — так он сам ее определил, — «как у дикаря, увидевшего самолет».

Ювелир нажал на кнопочку, и часы мелодично, но отнюдь не слащаво, пробили десять раз, потом, тоном повыше, один-два-три и, после паузы, тем же тоном, но чуть быстрее, один-два-три-четыре-пять.

— Десять пятьдесят, — сказал Уинфорд, и Франк понял, что ему следует проверить, не забыл ли он закрыть рот.

— Золотые карманные часы с репетиром, — сказал Уинфорд. — «Брегет», Париж. Мне, считайте, повезло: в этом году в страну завезли не больше десятка.

Глядя на часы, Франк чувствовал, что вскрывается вся его подноготная, обнажается все его существо. «Стою перед этим человеком, как завороженный, — подумал он, — как язычник перед своим идолом».

А когда часы пробили десять пятьдесят и Уинфорд объяснил ему бой репетира, разве Франк не вынул из кармана собственные превосходно работающие часы «Иллинойс»? И разве не показывали они ровно десять пятьдесят, и разве не случилось бы так, что, купив новые часы, он быстро бы убедился, что они хуже старых? И разве не был он достаточно опытен, чтобы знать об этом заранее?

— Человек, у которого есть часы, знает точное время, — процитировал он Уинфорду пришедшее на ум высказывание. — Человек, у которого двое часов, никогда не может быть в этом уверен.

— Этого я раньше не слышал, — сказал Уинфорд.

Он выждал положенное время, чтобы выказать уважение праву Франка на отказ от покупки, но не слишком долго, дабы не намекнуть покупателю, будто он считает его чересчур нерешительным. Потом положил часы обратно в шкатулку, шкатулку вернул на витрину, и Франк вышел из магазина.

Когда он пришел к ювелиру во второй раз, то уже чувствовал себя уверенней. Не было ничего необычного в том, чтобы внимательно и в несколько приемов изучить столь важный — не говоря о его баснословной стоимости — предмет. Да и как такое представить — выложить триста долларов за часы?

Хорошо, пусть вещь редкая. Пусть, как тонко заметил Уинфорд, эти часы со временем будут только подниматься в цене, пусть они будут подарком или вознаграждением, из тех, которыми добившиеся успеха господа вознаграждают себя за труды — вроде автомобилей, яхт, особняков или дорогих сафари.

Но в конечном счете… «В конечном счете, — сказал он себе, — в конечном счете это неправильно».

Неправильно владеть двумя часами сразу. Неправильно тратить деньги на эти часы. Неправильно. Откуда он это знал?

Он не знал откуда. Неправильно, и все.

А можно ли было сформулировать контраргумент и отстоять его? Да. И в таком споре можно было бы одержать победу, не будь это спор с самим собой. А потому тот факт, что вторые часы покупать не следует, остается несокрушимым. Он пожал плечами. Не столько недоумевая по поводу такого самопожертвования, сколько удивляясь собственному просветлению: он постиг, что есть на земле сила, многократно превышающая человеческую, и сила эта определяет действия того индивида, который оказывается в сфере ее влияния.

Он не мог отогнать эту мысль.

И вот он вновь стоял на тротуаре, напротив витрины магазина Уинфорда. Увидел, как внутри владелец беседует с продавщицей. Потом Уинфорд поднял голову и кивнул ему.

«Сукин сын, — подумал Франк. — Неужели он сейчас сделает вид, что ему безразлично, куплю я часы или нет? Неужели он думает, будто я не знаю, что его подчеркнутая учтивость — это не что иное, как попытка склонить меня к покупке часов?»

Уинфорд вышел из магазина, козырьком приставив ладонь к глазам — светило яркое солнце.

«Сейчас заговорит со мной, — подумал Франк, — скажет какую-нибудь пустую фразу, намекнув — или, наоборот, не намекая, потому что так эффективнее (по крайней мере, он так думает) — на часы. А какие у него еще причины выходить на улицу?»