Могила ткача - Шеймас О'Келли Страница 10

Кахир Бауз, как казалось вдове, смотрел вниз, на землю, с другого края надгробия, словно искал какие-то твердые предметы, чтобы расколотить их вдребезги. Старики сидели, повернувшись друг к другу спинами. Очень похоже, что у них вышел еще один спор, который закончился этим выражением обоюдного презрения. Вновь вдова пришла к выводу о неблагоразумии стариков, но не почувствовала возмущения. Слишком она привыкла к ним, чтобы восставать. У нее было чувство, если это можно назвать чувством, устоявшейся тупой терпимости к их маленьким слабостям.

Уже во второй раз положив руку на каменный поручень, вдова вновь подняла бледное печальное лицо над кладбищем Клун-на-Морав. И в это мгновение она ощутила себя невероятно обогащенной дневным опытом чувств. Эти чувства подарили ей великолепное ощущение одновременно реальности и нереальности жизни. Помедлив на лестнице, она ясно увидела то, что до этого мгновения было ей непонятно. Но как только на нее снизошли определенность и ясность, жизнь стала настоящим чудом. Все было очень похоже на сон, о котором толковал Малахи Рухан.

На выцветшей траве, в красных лучах солнца, лежали на спинах оба могильщика, молча вглядываясь в небеса. Все еще стоя на лестнице, вдова глядела на них. До последнего момента ее мысли об этих мужчинах были незначительными, скорее подсознательными. А ведь мужчины были красивыми и молодыми. Наверно, если бы могильщик был один, вдова одарила бы его большим вниманием. Смуглая красота совсем не то, если повторяется дважды. А красота этих мужчин, если можно говорить о красоте, была их общей, была красотой цветов, темных бархатистых анютиных глазок, и знаки этой красоты у одного в точности повторялись у другого. Приятная внешность одного, размышляла вдова, каким-то образом сводила на нет красоту другого. Слишком много от Питера было у Пола и от Пола — у Питера. Первый могильщик сводил на нет иллюзию уникальности в отношении второго могильщика. Нельзя сказать, чтобы вдова думала именно так, но она согласилась бы с тем, кто шепнул бы ей на ушко, что красивый мужчина, добивающийся ответных чувств у женщины, не должен иметь столь похожего на себя брата-близнеца. Женщине должно быть разрешено, если она нежно простилась с мужчиной, а свернув за угол, встретила его неотличимое подобие, убить его. Нет ничего более могущественного и нет ничего более хрупкого в жизни, чем индивидуальность. Если создать впечатление, что люди те же монеты, ничего не останется от иллюзии жизни. Близнецы-могильщики произвели на вдову примерно такое впечатление, неясное и не очень сильное, но она все равно потеряла к ним интерес. Тем не менее теперь, когда она медлила в нерешительности на ступеньках, все эти мысли в одно мгновение оставили ее. То, что было самым неуловимым и важным, то есть личность, тихо проявилось в близнецах, и они стали, по крайней мере для вдовы, такими же разными, как Северный и Южный полюсы. Двое мужчин одинакового роста и телосложения лежали, раскинувшись, в высокой траве. Но, глядя на них, вдова понимала, что один из мужчин знает о ее присутствии, а другому ничего не надо, кроме синего неба над головой. Первый близнец повернул голову, и ласковый взгляд бархатистых карих глаз встретился со взглядом вдовы. Глаза мужчины смотрели призывно. И вдова без труда прочитала призыв, словно мужчина выразил его словами. В следующее мгновение он уже с улыбкой вскочил на ноги. И сделал несколько шагов ей навстречу, но потом опомнился и остановился. Если бы он только поднялся и улыбнулся, вдова все равно бы поняла. Но он проделал несколько шагов, а потом встал как вкопанный! Другой близнец поднялся неохотно, и, пока он поднимался, вдове бросилось в глаза физическое несходство братьев. Да у них даже глаза были разными. У второго и в помине не было мягкого блеска. Пожалуй, он был поглупее. И пофлегматичнее. Всего лишь копия с оригинала! Вдова удивилась, как не заметила этого прежде. Сходство братьев было исключительно поверхностным. В это время оба старика, которые показались ей второй парой близнецов, медленно, преодолевая боль, поднялись с надгробия, и все четверо двинулись навстречу вдове. Собравшись с мыслями, вдова скромно подобрала юбки и стала спускаться по узким каменным ступенькам, чтобы ступить на глинистую землю Клун-на-Морав. Она не помнила себя от радости, вернувшись с долгожданной информацией.

— Ну же, — спросил Михол Лински, — вы видели Малахи Рухана?

Вдова поглядела на его выжженное, ироничное, желтое лицо и сказала:

— Да.

— И узнали что-нибудь для нас?

— Он сказал, что это под вязом.

Наступила тишина. Камнедробильщик повернулся на каблуках, его голова тоже сделала полукруг, но его острый взгляд был устремлен вверх, словно он обыскивал небеса в поисках вяза. У гвоздильщика, если так можно сказать, отвалилась челюсть, и он стал внимательно оглядывать все кругом, терпеливо и настойчиво, как рыбак, стоя на берегу, всматривается в пустое море. Могильщик по-мальчишески отвернулся, словно ему не хотелось видеть смущение вдовы; у этого мужчины были в высшей степени деликатные манеры. Другой могильщик флегматично молчал, разве что вокруг его глаз появились смешливые морщинки. Неприятное чувство охватило вдову. Ей показалось, что вот-вот должно случиться непоправимое.

— Под вязом, — буркнул камнедробильщик.

— Так он сказал, — отозвалась вдова. — Под вязом на Клун-на-Морав.

— Что ж, — проговорил Кахир Бауз, — найдем вяз, найдем и могилу.

Вдова не знала, как выглядит вяз. Так сложилась ее жизнь, что ей не нужно было различать деревья, и она не интересовалась ими. Собственно, ничего плохого в деревьях не было; поленья давали хорошее пламя; деревья и все, что давали деревья, было хорошо. Этого знания вдове было достаточно, как достаточно было многого другого из того мира, в котором она жила. Однако то, что у деревьев есть свои имена, может быть, даже семейные отношения, казалось вдове ненужным осложнением в устройстве Вселенной. Ну, что в этом пользы? Она еще могла понять, когда фруктовые деревья называют фруктовыми деревьями, ну а все остальные — просто деревья. И вдове совсем не нравилось, что одно дерево называется вязом, а другое ясенем, что у них всех разные имена и, наверно, разные характеры, свои особенности, индивидуальные черты. Как раз в это время, когда вяз Малахи Рухана заново поставил проблему поисков на Клун-на-Морав, сходство стариков со старыми деревьями — с их согбенностью, наростами, углами, заскорузлой корой, кривыми, кручеными-перекрученными стволами — было столь очевидным, что измученная вдова почувствовала себя совсем подавленной.

— Под вязом, — повторил Михол Лински. — Под вязом на Клун-на-Морав. — Он по-старчески рассмеялся. — Будь я рифмачом, уж непременно придумал бы рифму к вязу, проклят я буду, но придумал бы.

Вдова оглядела кладбище, в первый раз в жизни не случайно останавливая взгляд на том или другом дереве. Ведь если деревьев много, то и, не дай Бог, Малахи Рухану нетрудно ошибиться. Наверно, он принял за вяз какое-то другое дерево — вдове пришло в голову, что на кладбище должно быть много деревьев, похожих на вяз. В самом деле, ей казалось, что другие деревья, как бы ни хотели, не могут не быть похожими на вяз. В мире, должно быть, тысячи, миллионы людей, которые, как она, живут себе в полной уверенности, что знают, какой из себя вяз, а в действительности это может быть ясень, или дуб, или каштан, или бук, или даже тополь, береза, а то и тис. Малахи Рухан, похоже, никогда не давал повода усомниться в своем знании вяза. Он отпустил веревку, твердо уверенный, что на кладбище Клун-на-Морав есть вяз, а под этим вязом находится нужная могила — это если Малахи Рухан в своем старческом заскоке ничего не сочинил. Не сразу, но вдова все же поняла, что спор насчет деревьев между Михолом Лински и Кахиром Баузом станет, как любой спор стариков, настоящим праздником для них. Благодаря принесенной ею весточке от бондаря они развяжут очередную войну из-за каждого дерева на Клун-на-Морав; они опять будут усыпать кладбище трупами убитых аргументов, а в конце концов все равно не придут к единому мнению насчет вяза и могилы ткача. Медленно, печально оглядывая деревья на Клун-на-Морав, вдова в сложившихся обстоятельствах ощутила одновременно боль и облегчение. Облегчение наступило оттого, что Михол Лински и Кахир Бауз не имели возможности сразиться из-за деревьев; а больно ей стало, потому что здесь не было ничего похожего на дерево Малахи Рухана. На кладбище Клун-на-Морав вдова вообще не видела ни одного дерева. С трех сторон кладбище окружали каменные стены, а с четвертой — живая изгородь. Даже старикам было не под силу преобразить эту изгородь в вяз. Даже они не могли пару веток шиповника, вознесшихся над могилой, преобразить во что-либо, кроме шиповника. Вяз Малахи Рухана не существовал. И вряд ли кто мог сказать, существовал ли этот вяз когда-нибудь. Скорее вдова отдала бы душу ткача на волю воющих ветров, чем вернулась бы обратно к бондарю и стала опять задавать ему вопросы.