Жизненный круг - Ирина Кедрова Страница 10

Надолго замолчала. Крутилась в ее голове одна дума: как ее Женечка? Может, уже заговорил? У сына спрашивать не стала.

Дома ждала их вся семья: Таня с Милой обед приготовили, Коля в магазин за продуктами сбегал, Таша квартиру прибрала, совершив тем самым, по ее юношескому разумению, великий подвиг.

Нюра первым делом к Жене направилась, желая самолично увидеть, как внук «глазами смотрит и все понимает». Вошла осторожно, словно боясь испугать со сна маленького ребенка. Женя спал: глаза закрыты, на губах чуть заметная улыбка таится, руки поверх одеяла лежат и слегка подрагивают. За Нюрой в комнату вошла Мила, остановилась у двери, не решаясь пройти. Чисто и светло в комнате. На небольшом столике у кровати стоят две фотографии: с одной смотрит на Женю, приветливо улыбаясь, Милка, на другой – Нюра обнимает маленького Женю – симпатичного трехлетнего карапуза.

Вспомнила Нюра, как упал малыш, больно ударившись, горько рыдал у нее на руках, а она, поглаживая его, приговаривала: «У кошки заболи, у собачки заболи, у тебя, Женечка, никогда не боли». Чем ей тогда досадили бедные кошка с собакой? Женя на нее глянул и сказал: «Не, баба, у кошки не боли, у собачки не боли».

– Женя любит смотреть на эту фотокарточку, – произнесла тихо Мила, словно поняв, что творится в Нюриной душе.

В это время Женя раскрыл глаза и тихо, еще неуверенно, произнес: «Баба Нюра, ты? Я вернулся».

Это были первые слова, которых ждали больше года все собравшиеся в доме. Это были первые слова, которые Нюра услышала от внука спустя три года после его ухода в армию. И если рука его когда-то дернулась в Милкину сторону, то первые слова он сказал ей, своей любимой бабушке. Стоит ли обижаться на Милку?

Жизнь снова налаживалась. Медленно, но неуклонно Женя шел на поправку, расцветала Мила, видя результаты своих усилий. Вслед за надеждой на выздоровление внука у Нюры появились новые заботы и переживания. Надо же помочь молодым создать свое семейное счастье! Ей уже виделось, как станет она нянчить правнука, или правнучку. И если когда-то смерть одолевала, отбирая у Нюры самых близких людей, теперь она отступила.

Жизнь, бурная и радостная, зажила в их доме полновластной хозяйкой. Кто знает, может, это сама Нюра защищает от бед и напастей свою семью?

Николай – парень веселый и неуемный, на него засматривались все заневестившиеся красавицы, молодицы с азартом дарили многообещающие слова, женщины постарше, хоть и строго себя блюли, да в бабьих мечтах не прочь покуролесить с крепким молодцем. Слава о нем разлеталась далеко за пределы села. Мужчины относились к взрослеющему конкуренту на бабьей ниве настороженно, хотя вовсе не прочь с ним выпить и о бабах погутарить. Вместе с тем, все знали: Николай работать любит. Его сильные и умелые руки могли пригодиться в любом хозяйстве, а уж тем более в таком раздолбанном, как колхозное. В этом парне одновременно уживались бесшабашное легкомыслие и строгая размеренность жизни. «Откуда? – спросите вы. Известно: все идет от родителей.

Тихая и светлая мать, лет на десять младше мужа, в первые супружеские годы бесконечно рожала. Коленька – младшенький – был у нее шестым выжившим ребенком. До него завелись в семье три дочери и два сына. Муж на первых и не глядел: ему мужики в семье нужны. «Рожай, пока сына не сделаем», – говаривал после каждых родов. Так и делали, а когда сын родился, то уж по привычке не останавливались. Так до Коли и добрались. Может, и еще кого сделали бы, да не до того стало. И этих не прокормить. На ней, Серафиме Флегонтовне, держался весь дом. Имечко у нее трудное, да на селе все звали ее Симой.

Отец Николая – Петр Никодимыч – из бывших, как говорили соседи. То есть никаким бывшим он не был. Родился в начале века в семье кузнеца, да толки шли по окрестности, будто Петруша – сын местного помещика. Очень уж он на того помещика походил. Правда ли, нет ли, кто знает? Мать его ту правду с собой в могилу унесла, а отец никогда, по своей молчаливой привычке единоличного кузнеца, о том не поминал. Пока Петруша молод был, да красив, ни одной юбки в селе не пропускал. Думали, и не женится. А тот вдруг всех удивил: женился на соседской девчонке. Однако по-прежнему односельчане видели его утренними зорями, пробиравшимся к своему забору. Ничто его не останавливало: ни мольбы молодой, вечно беременной жены, ни мужицкие угрозы и кулаки. На селе после революции всех объявили равными и свободными. Вот Петруша и осуществлял свою свободу, как хотел.

Году в тридцать седьмом, когда власти старательно доискивали врагов народа, пришли в их нищий дом люди из таинственных органов, потребовали отчитаться: отец большого семейства чей, на самом деле, сын. Сима собрала детей вокруг себя, старшей еще десяти не было, и бросилась в ноги гостям незваным, глядевшим на нее исподлобья. Дети завыли, запричитали вместе с матерью, умолявшей грозного начальника: «Не губи, добрый человек, врут все про нас. Простые мы были, простыми и помрем. Погляди, как живем, никакого богатству не имеем».

Петр, впервые, кажется, растерявшийся, уговаривал жену: «Ну что ты, Сима, распалилась? Люди правду знать хочут. Имеют право. Ты это, детей-то забери. Вон Колька разорался – не остановишь». Коля орал, что есть мочи: уж очень страшные дядьки к ним пришли, зло на всех глядят, отца к ответу требуют. Бывало такое и раньше: примчится какой-нибудь мужик соседский с отцом ругаться, но то ведь знакомый, не чужой, а тут издалека приехали.

Петра Никодимыча увезли в город на дознание на старой телеге, странным образом прилаженной к тощей лошаденке, грустно глядевшей на размытую дождями дорогу и, наверное, вовсе не желавшей везти кого бы то ни было из родного села. Через недельку-другую отец вернулся – присмиревший, позабывший свое естественное предназначение радовать баб мужицкой лаской. Потом ушел на войну, вскорости вернулся покалеченным, получил прозвище «хромой Петр» и умер, не дожив до пятидесяти лет.

Николай повзрослел рано, что редко бывает с младшими детьми. Семейные неурядицы, военное лихолетье, колхозные тяготы, несомненно, потребовали от него раннего осознания себя мужчиной. Сестры вышли замуж и перебрались в другие семьи, братья отправились на великие стройки. Николай после смерти отца стал, по сути, единственным кормильцем матери. Годы летели, оставляя в памяти тяжелую колхозную работу и неутомимое буйство юности.

Пришло время воинской службы. В последние предармейские дни углядел он соседскую девчонку – пышнотелую Нюрку и, смеха ради, а может еще почему, велел ей его дожидаться. «Все же, – размышлял Николай, – хорошо, если в родном селе тебя ждет не только старушка-мать. Письма нежные писать станет, считать с нетерпением дни разлуки». Влюбиться? Это нет, не пришло еще Николаю время. Хотя, на всякий случай, почему же не забить себе место под солнцем?

Так и отправился на службу, подготовив семейные тылы. Правда, была еще мысль – закрепить эти тылы тайной связью. Однако, осуждая легкомыслие отца и желая себе надежных семейных уз, а также уверенности в жениной верности, решил с тайным делом не спешить: никуда Нюрка не денется, к тому же, есть молодухи, способные поддержать его мужское естество. «Ты меня жди, Нюра, – велел он девушке, – вернусь, и поженимся».