Среди овец и козлищ - Джоанна Кэннон Страница 10

Дороти порылась в конвертах. Большую часть фотографий удалось спасти из дома матери. На них были незнакомые ей люди, застывшие на белых квадратиках или прямоугольниках с обтрепанными краями. Они сидели в садах, которых она не узнавала, в комнатах, в которые никогда не заходила. Там были Джорджи, и Флори, и множество мужчин по имени Билл. Они надписывали обратные стороны снимков, возможно, в надежде на то, что если их имена будут известны, то они не сотрутся окончательно из памяти.

Было и несколько ее снимков – на нечастых рождественских праздниках, обедах, в кругу дам из клуба. На ковер упала фотография Виски, и сердце ее болезненно сжалось.

Он так и не вернулся домой.

– Подумаешь, какая-то кошка, – сказал тогда Гарольд.

В тот момент она едва не взорвалась от возмущения.

Снимок, который она искала, обнаружился на самом дне, и на нее тотчас навалился груз воспоминаний. Дороти должна была видеть это фото. Должна была убедиться. Возможно, с годами прошлое успело исказиться. Возможно, надеялась она, со временем их участие в этом тоже исказилось и замутняло теперь ее сознание. Возможно, если она снова увидит эти лица, то поймет – никто из них ни в чем не виноват.

Все сидели за столиком в баре «Британский легион». До того, как это случилось, но она была уверена – столик тот же самый, за ним и было принято решение. Гарольд сидел рядом с ней, оба они смотрели в объектив испуганными глазами. Фотограф застал их врасплох, она прекрасно это помнила. Просто какой-то здешней газетенке понадобились снимки для статьи с «местным колоритом». За спиной у них стоял Джон Кризи, засунув руки в карманы и глядя в объектив из-под длинной «битловской» челки. Прямо перед Джоном сидел этот придурок Тощий Брайан с пинтой пива в руке, а Эрик Лэмб примостился напротив Гарольда. Шейла Дейкин сидела в самом конце ряда – густо накрашенные ресницы, дурацкий кукольный прикид.

Дороти вглядывалась в знакомые лица в надежде заметить что-то еще.

Но ничего такого не было. Все в точности такие же, как тогда, в 1967 году.

В тот год Джонсон послал еще несколько тысяч ребят умирать во Вьетнаме. В тот год Китай создал водородную бомбу, а в Израиле была Шестидневная война. Люди маршировали по улицам и выкрикивали лозунги, размахивали плакатами и верили в то, что там написано.

То был год, когда каждому предстоял выбор.

Однако так уж вышло, что тогда она не знала. Не знала, что однажды наступит день, когда она будет смотреть на себя на снимке и жалеть, что не сделала другой выбор. Дороти перевернула снимок. Никаких имен на обратной стороне. После всего, что произошло, ни один из них не хотел, чтобы его помнили, – она была уверена в этом.

– Чем ты тут занимаешься?

Обычно Гарольд не подкрадывался столь бесшумно. Дороти отвернулась и торопливо засунула снимок за пояс.

– Да так, кое-какие вещи разбираю.

Он прислонился к дверному косяку. Дороти не помнила, когда это произошло, но Гарольд явно постарел. Кожа на лице истончилась и отливала нездоровым блеском, спина сгорбленная, и вообще он весь как-то скукожился, точно медленно возвращался к зародышевой позе.

– Почему ты похоронила себя здесь, Дороти?

Она посмотрела ему прямо в глаза и прочитала в них сомнение.

– Я делаю… – пробормотала она. – Стараюсь…

– Добиться успеха? – Гарольд заглянул в комнату. – Или устроить бардак? Поставить себя в глупое положение?

– Выбор, – улыбнувшись, ответила Дороти. – Я делаю выбор.

Она не сводила с него глаз, а он вытер пот с виска рукавом рубашки.

Когда Гарольд спустился вниз, Дороти вышла на лестничную площадку и снова взглянула на снимок. И тут вдруг почувствовала запах. Запах, который, казалось, жил на этой улице на протяжении нескольких недель после случившегося, и в нем отчетливо ощущался привкус декабрьского мороза. Ей показалось, что она ощущает тот же запах даже сейчас, много времени спустя. Иногда она шла по тротуару, погруженная в размышления, и этот запах возникал снова. Точно он на самом деле никогда не исчезал, точно оставался здесь с одной-единственной целью – не дать им всем забыть. Той ночью она стояла на этом же месте и наблюдала за происходящим. Она часто проигрывала всю эту сцену в уме в надежде, что, возможно, что-то изменится и она сможет выбросить происшедшее из головы. Но та ночь плотно, словно гвоздями, была вбита в ее память. Даже тогда, наблюдая за этим, она понимала, что обратного пути нет и не будет.

21 декабря 1967 года

Звуки сирен пронзают дорогу, будят улицу. Сверкают сине-красные огни, люди выглядывают из окон в ночь, прильнув к стеклам, как рыбки в аквариуме. Дороти наблюдает за всем этим с лестничной площадки. Перила впиваются в бок, когда она сильно наклоняется вперед, зато видно отсюда немного лучше. Внезапно вой сирен смолк, и пожарные высыпали из машин на улицу. Она прислушивается, но стекло заглушает голоса, и единственным звуком остается дыхание – воздух с трудом проходит через горло – да стук пульса в ее собственных висках.

Уголки стекол густо заросли ледяными узорами в виде папоротника, она всматривается в прогалины между ними. По тротуарам протянуты извивающиеся шланги, реки света отражаются на черном фоне. Вся сцена выглядит какой-то нереальной, театральной, что ли, словно некто задумал поставить спектакль прямо на улице. Напротив, через дорогу, Эрик Лэмб открывает входную дверь, натягивая на себя свитер. Потом оборачивается, что-то кричит оставшимся в доме и выбегает на улицу. Другие люди отпирают окна, толкают створки, и пар от их дыхания вырывается в темноту.

Она зовет Гарольда. Звать пришлось несколько раз, потому что спит он всегда мертвым сном. И когда, наконец, появляется, у него вид человека, которого привели в сознание с помощью электрошока. Он желает знать, что происходит, задает вопросы и кричит при этом во все горло, хоть и стоит всего в трех футах от нее. Она видит мутно-белую пленку в уголках заспанных глаз, отпечаток подушки на щеке мужа.

И отворачивается к окну. Еще больше дверей распахнулось. Еще больше людей высыпало на улицу. Привычный запах дома, отполированных подоконников и жидкого моющего средства для раковины начинает сменяться запахом дыма – так ей, во всяком случае, кажется. Дым просачивается сквозь щели и трещины, умудряется пробраться даже сквозь кирпичи.

Она снова оборачивается к Гарольду:

– Думаю, случилось что-то очень плохое.

Они выходят в сад. Через улицу их окликает Джон Кризи, но голос его тонет в реве моторов и топоте ног по асфальту. Дороти вглядывается сквозь тьму в дальнюю часть улицы. Шейла Дейкин стоит на лужайке, закрыв ладонями лицо, ветер треплет полы ее халата, подол полощется, точно флаг. Гарольд велит Дороти оставаться на месте, но пожар притягивает к себе, точно магнит, и все норовят подобраться поближе, подходят по дорожкам и тротуарам. Единственным неподвижным зрителем остается Мэй Рупер. Она так и застывает в дверях, словно перед барьером из света, шума и запаха. Но вот она делает рывок. Брайан пытается перехватить ее, когда она проносится мимо, но та словно не замечает этого.