Автопортрет неизвестного - Денис Драгунский Страница 10

– Перестань. Его никто так не называл. Говорили «товарищ Сталин», и всё, – поправил Алексей.

– Хорошо. Пускай. – Римма Александровна нервно расхаживала вдоль стола. – Добился приема у Сталина. Это было в августе пятьдесят первого. Ему было назначено на двадцать два тридцать. Я тогда была беременна тобою. На сносях. Он вернулся как сумасшедший. Он говорил, что Сталин, оказывается, очень старый. Совсем старый. Но очень мудрый. Но, наверное, не только в том дело. Я его спрашивала: «Что с тобой?» А он говорил: «Я видел Сталина. Я был дома у Сталина».

– Дома? – спросил Алексей.

– Да. То есть на даче. Ему было назначено на двадцать два тридцать. Он поехал в Кремль. Приехал раньше, разумеется. Не хватало к Сталину опоздать! В половине десятого уже был в Кремле, в приемной. А ему сказали, что товарищ Сталин будет его ждать на даче. Начальник охраны генерал Власик сказал, что товарищ Сталин очень извиняется, он днем неважно себя почувствовал, у него был профессор Виноградов и посоветовал ему пару дней не ходить на работу. Но он будет ждать вас на даче. Езжайте. Товарищ Косынкин, обозначьте товарищу Перегудову машину. Отец и поехал на дачу. Уже не на своей машине. Он сказал, что слегка испугался. Ты сам пойми. Приехал на своем министерском ЗИМе, а ему говорят: пройдите вниз, вас отвезут. А мой шофер? А ваш шофер вас подождет. Страшно.

Вернулся в шесть утра. Они со Сталиным разговаривали до половины пятого.

– А может, он у бабы был? – вдруг зло засмеялся Алексей.

– Чучело! – сказала Римма Александровна. – Он был как сумасшедший. Все время повторял: «Я четыре часа разговаривал со Сталиным». Больше ни слова. Я была на сносях, я уже сказала. Когда он вернулся, когда на рассвете я услышала ключ в дверях, у меня начались схватки. Ты родился.

Алексей слышал эту историю раз пятьдесят. Или пятьсот. Он заскучал и посмотрел на часы.

– Мы отдельно потом сделаем эту сцену, – сказала Юля. – Перегудов ночью на даче у Сталина.

– Хорошо, – сказал Игнат. – А сейчас что?

– А сейчас Римма Александровна сидела за пустым столом и чуть не плакала. Увидев, что Алексей поглядывает на часы, совсем разобиделась: «Выпей рюмку и иди! Иди!» Алексей решил поехать и привезти Генриетту Михайловну Карасевич.

2.

– Здрасьте, Генриетта Михайловна! – Он стоял на пороге ее квартиры.

– Здравствуй. Что случилось?

– Да так, ничего. – Он в плаще прошел в комнату. – Шел мимо, решил зайти. Вижу, огонек в окошке. Торшер вот этот из окна виден. На огонек и пришел. Генриетта Михайловна, дайте мне маленькую вазочку. Или даже стаканчик. Вот, я сам возьму.

Он вынул одну розу из вазы, поставил отдельно в стакан. Налил туда немного воды из вазы.

– Ты что делаешь?

– Цветы, небось, аспирант подарил какой-нибудь? Неправильные цветы. Восемь штук. Плохая примета. Четные цветы – только на могилу. Вот так лучше – семь и одна. Я послал тебе черную розу в бокале… в стакане золотого, как небо, «Агдама»…

– Что тебе надо, Алексей?

– Генриетта Михайловна, у меня к вам вопрос совершенно случайный. Вот если для моей задачи взять решетки Вигорелли?

– Ты за этим пришел на ночь глядя?

– Ну какое ж на ночь? Начало девятого. Завтра суббота. Еще не вечер. А сегодня, дорогая Генриетта Михайловна, четырнадцатое сентября. Годовщина папиной смерти. Десятая, между прочим.

– Не надо мне напоминать, – сказала она.

– Что ж тогда не позвонили, если помните? Вы столько лет знали папу, он очень вас любил, и ценил, и уважал, почему же вы сегодня не с нами? Ведь мама вас приглашала! Приглашала ведь?

– Да, что-то такое было. Какие-то отдаленные намеки. Не знаю. Сейчас Оля придет из института, ее надо встретить, накормить.

– Какие намеки? Мама пригласила вас с Олей. Она мне так и сказала: придут Генриетта Михайловна и Оля. Давайте ждать Олю. Придет, и сразу к нам. Генриетта Михайловна, мама так ждала этого дня. Готовилась. Наприглашала гостей. А никто не пришел. Кто заболел, кто уехал, кто вовсе пропал… Поедемте, Генриетта Михайловна. Мама совсем одна, понимаете, совсем одна в такой день.

– Одна? Если бы еще гостей полон дом, куда ни шло, отсидеться в уголке. А так – ну о чем мы с ней будем говорить, скажи на милость?

– Никак понять не могу: вы что, в ссоре?

– Ладно тебе, Алексей. Никуда я не пойду.

– А Олю я все равно дождусь и уведу. И станем мы пить сладкое вино и заедать перчёным мясом, а вам, Генриетта Михайловна, будет завидно.

– Послушай, почему ты такой нахальный?

– Вас ли мне стесняться, Генриетта Михайловна! Я же у вас учился в институте пять лет и еще в аспирантуре три года… Почти что родственники. И вовсе я не нахальный, я робкий, застенчивый, а робкие всегда защищаются показной наглостью. Так как насчет решеток Вигорелли?

– Это совсем для других задач.

– А если подумать?

– Не желаю думать! – сказала она. – А то вот я сейчас случайно ляпну что-нибудь гениальное, а ты хоп – и новый подход создашь. Или статью напишешь, на худой конец.

– Не вы первая мне это говорите. – Он потер себе лоб. – Какой позор. Какой ужас. Что ж это с людьми сделалось?

– Да черт с ними, с людьми! – закричала Генриетта Михайловна. – Ты больше о себе думай! Думай, как себя вести. Тебя терпеть не могут не потому, что ты плохой. Ты вести себя не умеешь, ты несешь что попало, не думаешь, как это услышат, как тебя поймут… Пора уж научиться. Прости меня, но мы взрослые люди, я старая женщина, а ты давно уже взрослый женатый мужчина… Кстати, как Лиза?

– Ничего, спасибо, все прекрасно.

– Она там, у твоей мамы?

– Какая вам разница? – вдруг обозлился он.

– Что с тобой?

– Извините… – Он перевел дыхание. – Простите, Генриетта Михайловна. Устал, понервничал. Итак, на чем мы остановились? Я давно уже взрослый женатый мужчина, и что?

– И то, что ты уже лысеешь! – Она дернула его за вихор, отчего он нагнул голову. – Ты плешив! А все еще деточку из себя строишь!

– Я веду себя как умею, Генриетта Михайловна. И спасибо, цел до сих пор. Бог не выдаст, свинья не съест!

– Съест! Еще как съест! Да если бы не Ярослав, давно бы уже съела! Он, конечно, еще не старый, но… Но мы все под богом ходим. Конечно, Ярослав – сила, но не такая, чтоб действовать после смерти, ты уж прости меня. Наоборот! Всех его людей отовсюду погонят, и тебя в том числе, если ты не выйдешь на какие-то, извини за выражение, рубежи зрелости. Система должна работать! Выполнять боевую задачу!

– О боже! – закричал Игнат. – Мы что, пародию пишем? Как можно так выражаться?

– Даже нужно! – ответила Юля. – Другое время, другие люди, все другое. Они думают и говорят так, как говорили люди в это время в этих кругах. Генриетте – за пятьдесят. Она лауреат Ленинской премии. Профессор МИРЭА. Член КПСС. Уже лет двадцать работает на секретных проектах. Живет в генеральском доме на Фрунзенской набережной. Вась-вась со всеми боссами ВПК. А на дворе восемьдесят четвертый год! Ты что, хочешь, чтоб она сказала: «Меня не прикалывают эти заморочки, твой дискурс мне не заходит и чисто по жизни не канает»? Нет, мой хороший!