Закваска - Робин Слоун Страница 10

Я рассказала, как живая закваска придает хлебу текстуру и аромат. Глаза у Гарретта расширились от недоверия.

— Оно было… живое? — мягко переспросил он. С сомнением. Как и я сама, он никогда раньше не задумывался о том, откуда берется хлеб и почему он выглядит так, как выглядит. Вот они мы и наше время: мы могли подчинить себе суперсложных роботов, но самые простые вещи ставили нас в тупик.

Шеф Кейт обходила свои владения, дружелюбно болтая с обедающими. Наш стол она обычно обходила стороной, не в силах смириться с нашими пищевыми предпочтениями. Но сегодня Арджун подозвал ее, и она с мрачным видом подошла к нашему столу.

— Лоис теперь печет хлеб, — объявил Арджун.

— Я и не знала, что вы, ребята, едите твердую пищу, — сказала Кейт.

— Только Питер не ест.

— Это правда, — сказал Питер.

— Можно попробовать? — спросила Кейт.

Все взгляды устремились на Гарретта, который как раз только что умял последний кусочек. Он выглядел виноватым, но очевидно не сожалел о своем поступке.

— Вот уж не ожидала! Пекарь за столом любителей Суспензии. А остальные наворачивают. Во даете! — и в этом ее «во даете» явственно слышалось глухое одобрение. — Лоис, в следующий раз и мне принеси. Хочу попробовать твои изделия.

Вечером я пришла домой и — катастрофа!

Закваска засохла. В горшке была не слизь, а, скорее, засохшая корка с темной потрескавшейся поверхностью. Пахла она жидкостью для снятия лака и выглядела мертвой.

Я в панике замешала еды для закваски — муки с водой. Мне казалось, что кормить ее надо медленно, по чуть-чуть, как поят из бутылочки больного котенка. (Я никогда не поила из бутылочки больного котенка. Но однажды я вернула к жизни Кубрика, обрызгав его из пульверизатора. Вообще-то загубить кактус очень и очень непросто.) Я вливала и вливала мучнистую пасту в горшок и в это время разговаривала с закваской.

— Ну давай, — бормотала я. — Всего один день. Ты же должна легко такое переживать. В книге говорилось, что тебя можно оставить одну на неделю.

«Ты должна поставить мазгскую музыку», — сказал Чайман. Я поставила диск и несколько раз нажала на клавишу — пик-пик-пик, — прибавляя громкость.

Я кормила и лелеяла закваску, и она начала оживать: масса посветлела, на поверхности появился первый робкий пузырь.

Облегчение. А вместе с ним — раздражение: Чайман и Беорег одарили меня странной и могущественной субстанцией, которая к тому же требует постоянного ухода!

Я оставила закваску оживать, выудила из комода бутылку пино-нуар (я купила ее из-за ежика на этикетке) и удалилась в гостиную — сидела там, закрыв глаза, и потягивала вино. У него был слабый привкус грязи, в хорошем смысле. Я снова поставила диск Чаймана. Когда он опять закончился, я вылила в стакан остатки вина и поставила диск снова.

Эти семь песен были медленные и витиеватые, казалось, одна плавно перетекает в другую. Некоторые из них пели женщины, другие — мужчины, а одну — смешанный хор. Все они были в одном стиле — грустные, очень грустные, но как-то по-будничному, без надрыва. В них не было рыданий; они спокойно признавали, что жизнь печальна, но в ней, по крайней мере, есть вино.

Я внезапно почувствовала аромат банана и пошла на запах в кухню — там закваска уже выросла в объеме больше чем вдвое и вылезала из горшка, и по его стенкам спускались вниз пухлые усики. Я услышала похрустывающий, щелкающий звук — пок-пок-пок — и это были не просто пузыри, на поверхности закваски была пена!

Будет лишь совсем небольшим преувеличением сказать, что она выглядела счастливой. И я ее понимала.

Я пошла в спальню, стянула штаны и плюхнулась на раскладной матрас — пьяная, усталая и довольная. Даже больше того — счастливая. И гордая собой: я не просто испекла хлеб, я поделилась им с другими и завела новых друзей, и неважно, что все они — либо программисты, либо Лоис. Может, программисты и Лоис — это все, что нужно человеку.

Я уже наполовину уснула, когда из глубины квартиры донесся звук — шепчущий скрип, словно кто-то гнет доску. А потом еще раз, погромче. Мне словно вкололи дозу адреналина — я разом проснулась, взгляд заострился, ноздри расширились.

Вроде некоторые люди, заслышав ночью странные звуки, кричат в воздух: «Эй! Кто тут?» Мне это всегда казалось глупостью. Ведь если странные звуки исходят от кого-то страшного, этот кто-то наверняка уже нацелился на тебя. Лучше сидеть тихо, уравнивая шансы. Я вскочила и на цыпочках прокралась к двери, затаила дыхание, напрягла слух.

Звук продолжался. Он стал менее скрипучим, теперь это был высокий гудящий звук. Ммм-ммм-ммм. Мое сердце забилось где-то в горле.

Я прокралась в гостиную, обшарила ее взглядом — входная дверь, окно. Все было закрыто. Это единственное преимущество маленькой квартиры: ее всю видишь разом.

Звук постепенно становился более привычным, бытовым, но я все еще его не узнавала. Ветер гудит в какой-нибудь щели? Я расслабилась и пошла на звук — на кухню. Там он стал громче. Подошла к столу — еще громче. Звук исходил от горшка с закваской с Клементстрит.

Я заглянула в горшок. По поверхности закваски пробегала легкая рябь. В лунном свете она казалось гладкой и блестящей.

Ммм-ммм-ммм.

Даже совсем изблизи звук был еле слышен. Я приблизила лицо к горшку, пытаясь найти источник звука. Может, это какое-то движение внутри закваски — оттого, что за вечер она остыла? Или, может, звук идет из труб за стеной? Я протянула руку к горшку, собираясь поднять его и проверить, сдвинется ли вместе с ним источник звука. Стоило моим пальцам коснуться глины, как звук стал громче, оформился в ясную нежную ноту, а потом еще и еще одну.

Закваска пела.

Ее поверхность вибрировала, словно горшок вот-вот закипит. Загадочная субстанция в горшке кипела, оставаясь холодной, подрагивала и каким-то образом еще умудрялась мелодично напевать.

Мелодия была похожа на песни с диска Чаймана, песни мазгского хора.

Она постепенно замирала в темноте, потом стихла.

Воцарилась тишина, и в этой тишине я попыталась осознать, что серая субстанция у меня в горшке пела. Затем она стала издавать деликатные пукающие звуки и наконец замерла неподвижно. Я убрала руку, а потом сама отошла к противоположной стене.

Хотелось бы сказать, что это были сказочные, фантастические мгновения, но я была взвинчена и готова к битве — состояние, знакомое людям всех эпох, разбуженным ночью странными шумами.

Я снова подошла к горшку, заглянула внутрь и прошептала: «Эй!»

Поверхность закваски утратила блеск, она больше не пела.

Я взвесила все возможности. Наверное, звук мог появиться при утечке газа: как будто весело лопаются пузырьки в кастрюле, но тогда звук был бы взрывной. Что-то вроде «поп-пуфф» или «шпок». Ну, может, «буф» или «блуп». Или «пфф». Пукающий звук вполне вписывался в эту гипотезу. Я расслабила язык и голосовые связки и с силой выдохнула воздух из легких, пытаясь сымитировать эти звуки. Буф. Шпок.

Конец ознакомительного фрагмента