Шахта - Михаил Балбачан Страница 106

– Правильно! Так ему и надо! – Муса бросил лопату и, харкнув, сплюнул на откос.

– Потом, он сам этого хотел, – закончил дядя Ваня.

– Все равно. Мы не должны были, не имели права!

Слежнев, держась за стойки, поплелся назад и рухнул на свое место. Свинцовое чувство вины охватило всех оставшихся, даже Алимов пробормотал:

– Алла, умер человек, совсем пропал, мы виноваты, связали, положили, убежать не мог человек…

– Куда там бежать? – негромко заспорил дядя Ваня. – Видел я. Раз, и всё. Связанный, не связанный, олень и то не убежал бы. Никто бы не убежал.

– А ты, Пилипенко, умереть не боишься разве? – с какой-то неприязнью спросил Колька.

– Чего ее, Коленька, бояться? Так и так не миновать. Я всю жизнь ее, паскуду, боялся, да попривык, что ли. Один черт, в землю зароют, а тут чисто, и бабе моей экономия получится.

– Так нас же опять потом отроют и все равно по новой хоронить будут. Так что с экономией ошибся ты, дядь Вань.

– Верно, не сообразил я!

– Хватит вам, – крикнул Муса, – нельзя! Нельзя мне теперь помирать, дочки сиротами останутся, милостыню просить пойдут, водку пить будут, пропадут совсем. Никак нельзя!

– Ну-ка, ребятки, за работу. Муса, цепляй молоток.

– Вот это правильно, еще чуток поиграемся. А ну, дай мне, – попросил Пилипенко, подтягивая шланг в ходок, – и это, давайте-ка все лучше сюда. И ты, Коленька. От греха. Инструмент, воду – всё сюда тащите!

Алимов с Ермолаевым быстро собрали вещи, Слежнев взялся укреплять переноску на новом месте. Забрали всё, даже каску Деброва, выплеснув из нее холодный борщ. Пилипенко открутил от трубы шланг Семкиного молотка, с усилием, преодолев свистящий напор, закрутил заглушку. Конец шланга он сунул под транспортер.

– Ты чего делаешь, дядь Вань? – спросил Слежнев.

– Потом сам поймешь, Коленька. А пока протяни-ка его в ходок. Да и молоток открути там.

– Молодец, дядя Ваня, а я и не подумал об этом. Вот бы… – содрогнулся Ермолаев.

Через пять часов, длина тупичка достигла девяти с половиной метров. Дядя Ваня силой не мог сравниться с Мусой, зато брал опытом. Уронив наконец молоток, он присел, неторопливо, дрожащими пальцами отвинтил его от шланга. Упругой струей ударил холодный воздух. Старик, а за ним и все остальные, омылись этой живительной струей, как душем. Часы мучительной работы отодвинули в их мыслях страшную смерть Семки Деброва в бледное, выцветшее прошлое. Выходить, даже по нужде, в штрек, никому теперь и в голову не приходило.

– Теперь должно хватить, – уверенно сказал Леха.

– Да, так оно повеселее будет, – согласился дядя Ваня.

– Правильно, – добавил Муса.

Слежнев промолчал. Он сидел рядом с остальными, но как будто на другом конце шахты. Уже несколько часов Колька не мог понять, зачем все это сотворил. Вызывал в памяти Лизу, но ее лицо казалось некрасивым и злым. Вспомнились сухие морщинки около рта, резкий, холодный голос, взгляд чужой и колючий. «Что же это? – удивился он, не чувствуя к предмету своей любви ничего, кроме неприязни. – Что за дурь на меня нашла?» Собственное сидение в кустах, подглядывание, слезы, загулы, мысли о смерти – все это выглядело теперь непонятным, постыдным безумием. «Убийца я. Настоящий. Псих. Хуже Семки. Он просто думал, что его никто не любит, и правда – никто его не любил. Почему же ему было не убивать? А я, оттого только, что одна стерва мне не дала, хотел четверых жизни лишить. И одного лишил, все равно каким бы он ни был. А может, и всех, неизвестно еще. Меня надо было связать и бросить в завал», – думал мечущийся в горячке Слежнев. Рана его воспалилась и ныла, мысли бились изнутри по черепу, боль от этих ударов смешивалась с болью от раны. И не было спасения от этой муки, горшей, чем все предыдущие. «Если откопают нас, хана мне. Расстреляют. И правильно сделают. Пусть лучше не откапывают. Погоди, погоди… А зачем мне сознаваться? Буду жить-поживать как ни в чем не бывало. Уеду, все равно куда. Дерьмо! Уж лучше пусть расстреливают. Она узнает, поймет тогда, на что я из-за нее пошел, что не такая я серая личность, как она думает. Решено». Он живо представил, как его ведут на казнь, ставят лицом к стенке… «Нет! Ни за что! Пусть все будет, как будет». Колька рывком сел. Рядом безмятежно спал Ермолаев. Даже улыбался во сне. «Хорошо ему, суке!»

– Алеша, Алеша! Проснись, пожалуйста! – он коснулся плеча бригадира. Тот распахнул глаза и начал озираться.

– Коля? Случилось что? Опять?

– Нет.

– Плохо тебе? Болит?

– Болит. Я тебе одну вещь сказать хочу.

– Ну?

– Я это.

– Чего ты?

– Я завал устроил.

– Приснилось тебе. Ложись, скоро нас спасут, тебя положат в больницу, вылечат. Все хорошо будет. Ложись.

– Нет. Я не свихнулся еще, ты не думай. Из-за Лизы это. Мы ведь с ней… Точнее, я… А она бросила, из-за тебя. Вот и решил я тебя убить. Тебя одного!

– Молчи! Все не так, не понял ты, она… Мы с ней…

– Нет, так! Не буду молчать, не хочу, пусть расстреливают. То-то вы с ней порадуетесь!

– Коля, услышат, не надо.

– Ничего, пускай слушают, их тоже касается! Это я, м…, балдой ту раму выбил! Вас всех положить хотел, а сам убежать. Не вышло. Чего уставился? Вяжите и меня теперь!

– А может, все-таки… Может, приснилось тебе?

– Нет, Леша.

Бригадир задумался. Двое других, похоже, крепко спали.

– Значит, из-за Лизы ты…

– Да. Нет, не знаю теперь.

– Понимаю.

– Чего ты там понимать можешь? Понимает он!

– Погоди, послушай…

– Чего еще слушать? Вяжите меня, говорю!

– Нет, я тебя очень понимаю, Коля. Может, на твоем месте я бы тоже что-нибудь такое сотворил. Еще похуже.

– Да ты пойми, не от всяких там «любовей» это. Завидовал тебе просто.

– Коля, ты потише говори, не надо их будить. Пускай все между нами останется.

– Чего у вас, бригадир? Слушаю-слушаю, ничего понять не могу, – поднял голову Муса.

– Ничего, Муса, спи, – отозвался дядя Ваня, – у них свои дела, нас не касается. Расшумелись маленько ребятки. Ничего. Спи.

Раздался короткий треск и длинный удар, не удар даже, а тяжелый вздох. В воздухе зароились пылинки. Лампа потухла.

– Амба, – ясно прозвучал в темноте голос Пилипенко. – Молодец ты, бригадир, хорошо придумал с ходком. Теперь чуток подождать надо, посмотреть, как оно там…

– Лампы наши где?

– Тут валялись.

– Ага, есть одна. Не горит. Вот еще одна.

Оранжево зажглась нить в лампочке фонаря, ничего не освещая, как светляк.