Нубук - Роман Сенчин Страница 11

— Это не дело, теперь так не принято. Я понимаю, хотелось отметить, расслабиться, только до такого скотства зачем… Нажрался, ванну всю заблевал, Дрон полчаса трезвонил, фигел — музыка играет, а никого, что ли, нет… И ему вечер испортил, и мне… Нет, Роман, завязывать надо с этим, здесь не твоя деревня. Здесь по-другому… У меня лично жизнь по минутам расписана, и за тобой бухим ухаживать я не собираюсь. Сегодня давай отлеживайся, а завтра начнешь работать… Надо ж, почти литровку водяры за каких-то пару часов выглушил!.. Нет, я серьезно говорю: это первый и последний раз…

Я лежал ничком на диване в Володькином кабинете и сдерживался, чтоб не послать его куда подальше. Каждое его слово вбивалось в мозги раскаленным гвоздем, хотелось сдавить голову и завыть. И Володька, кажется, почувствовал это, смягчился, почему-то полушепотом предложил:

— Похмелись. Граммов семьдесят — само то.

Перед глазами как наяву возникла рюмка водки, я явно почувствовал запах «Абсолюта», и запах был теперь острый, терпкий, тошнотворнейший. Я сморщился, передернулся, но видение не растворялось — вот уже потекло по глотке теплое, смолянистое, вот добралось до желудка, там заурчало, и остатки курицы, хлеба, оливок бросились прочь… Я вскочил, застонал от боли в висках, побежал к туалету…

Володька уехал, и я почувствовал себя лучше в тишине и одиночестве. Завернулся в одеяло, подремывал, старался ни о чем пока что не думать. Очухаюсь, тогда извинюсь, все остальное…

Как я умудрился так быстро и сильно напиться? Ведь вроде спокойно сидел, смотрел телевизор. Ел копченую курицу и изредка наполнял рюмашку. Глотал, как мне казалось, малоградусный «Абсолют», даже подозревал, что нам продали поддельную водку, и почти разочаровался в чудо-супермаркете «Континент». А оказалось… Фу, какая же гадость! Снова увиделась рюмка, по глотке прокатилось теплое и смолянистое; я снова вскочил…

Все дело в том, что просто давно не пил. Только с родителями, изредка, по вечерам. Рюмки три, чтобы усталость снять, немного отвлечься от постоянных забот, а тут — дорвался… Бутылка дорогой водки, копченая курица, оливки, которые, правда, я почти не мог есть — горьковато-соленые какие-то, зато красивые и престижные… Ох, какой же я скотиной, наверное, выглядел, когда вернулся с работы Володька.

Только к пяти часам вечера я более-менее пришел в себя, умылся, освободил раковину от грязных тарелок своей вчерашней пирушки. Хотел было включить телевизор, но побоялся. Вдруг что не так сделаю… Вышел на лоджию, с трудом выкурил полсигареты. Смотрел вдаль, на такую же, как и вчера, дымку на горизонте, там, где соединяются вода и небо, и снова гадал: действительно видна полоска суши или это обман… Н-да, отличный пейзаж, чтоб любоваться им после тяжелого, но продуктивного трудового дня, топить усталость в этой водной огромности и из нее же набираться новых сил или с любимой девушкой стоять здесь в обнимку, от земного отрываться, парить над волнами… Скорей бы завтра и начать действовать, выполнять задания, стать полезным, забыть о своем сегодняшнем состоянии.

Около девяти я съел остатки курицы, выпил стакан яблочного сока и лег на диван, укрылся с головой одеялом. Придет Володька — притворюсь спящим. Сплю и дело с концом, никаких разговоров, а утром начать сначала. Взяться за ум. Хорош, отпраздновал.

Склад находился в Никольском дворе, уменьшенном подобии знаменитой Гостинки, на берегу канала Грибоедова.

Возле стальной, покрашенной черной эмалью двери горделивая, яркая вывеска «Торговый дом «Премьер». Оптовая продажа обуви». Прямо, как входишь, многометровое полутемное помещение с высоким пыльным потолком. Как колонны, как еще одни стены — большие коробки с обувью. Кое-где россыпь мелких, с фирменными знаками коробочек, в которых по паре туфель, ботинок или сапог. Тоже, как в квартире Володьки, порядок, лишь в дальнем углу явно ненужное горка мятых, полинялых джинсов, рваная кожаная куртка, электрическая пишущая машинка с раскуроченной клавиатурой, целлофановые мешки с газетами и журналами и просто обрывки бумаги, картона, шарики слипшегося скотча. К стене прибита металлическая дуга, а на ней висят завернутые в целлофан штук семь дубленок.

— Остатки прежних метаний. — Володька ковырнул джинсы мыском туфли. — Не сразу ведь к обуви пришел, много чего перепробовал. То сумки, то вот джинсы, то мясо, то лес… В итоге на обуви остановился. Обувь — самое оптимальное. Спрос стабильный. Штаны при желании можно лет пять носить, а обувь чаще менять приходится. Когда трещина в подошве — попробуй нормально ходить… А женщины так вообще золотая жила.

Я в ответ понимающе усмехнулся.

— Ладно… — Он еще раз ковырнул ногой джинсы, точно бы проверяя, совсем они истлели или можно с ними что-нибудь сделать, и повернулся к ним спиной. Ладно, пошли в офис. Сейчас звонить будут.

Сумрачное помещение склада связано узким коридорчиком с уютной, чистой комнатой. Стены обиты белыми пластиковыми рейками, в потолке шесть маленьких, зато очень ярких лампочек. Слева от входа стоит решетчатая пятиярусная полочка с образцами обуви. В комнате три стола. Два больших, на них компьютеры, бумаги, разные канцпринадлежности, а на третьем — чайник, посуда. Стулья, вращающиеся кресла. В общем, действительно офис как на картинке.

Володька по-хозяйски уверенно уселся, бросил на стол свою кожаную пузатую сумочку. Глянул на меня:

— Чего стоишь в пороге? Располагайся.

— Уху… — Я тоже сел, осторожно подвигал кресло влево-вправо, поозирался, привыкая к обстановке, заметил пепельницу, правда, слишком чистую, без окурков и пепла, будто находящуюся здесь лишь для порядка; осторожно спросил: Закурить можно?

— Не стоит. Лучше на улицу выйди, вон, — Володька указал на неприметную, обитую такими же, как и стены, рейками дверь, — есть выход во двор. Но вообще-то, — голос его стал доверительным и серьезным, — советую бросить. Зачем травиться? И так жрем всякую гадость, дышим дерьмом, так еще и это… Извини, Роман, но ты через пять-семь лет разваливаться начнешь. Видно же, никакого у тебя здоровья нет, а жизнь начинается только. Скоро, — он неожиданно улыбнулся, прямо озарился улыбкой, потянулся так, что кресло заскрипело, — скоро такие дела крутить начнем. Заживем по-настоящему… Так что готовься, еще не поздно человеком стать. Курить бросай, делай зарядку…

Я хохотнул. Володька, как мудрый старец, укоризненно покачал головой:

— Дурак ты, дохмыкаешься. Когда будешь от всяких остеохондрозов корчиться, вспомнишь мои слова.

Его учительский тон стал меня раздражать. Что, если позвал к себе, так можно, что ли, лить в уши все подряд и я обязан кивать и улыбаться?

— Я в деревне, Володь, кстати, не на печке валялся. Вот несколько дней ничего не делал — и знаешь как мышцы ломит! — Для подтверждения я помассировал правой рукой тонкий бицепс левой; ломота, конечно, была, но не такая, чтоб о ней стоило говорить.

Володька то ли понял, что переборщил с нравоучениями, то ли решил не тратить на пустой спор время, закончил разговор шуткой:

— Сейчас фура придет, четыреста пятьдесят коробок. Так что — покачаешься.

Конец ознакомительного фрагмента