Молодость - Михаил Сегал Страница 11

3

Для родителей этот день тоже оказался длинным. Он тянулся еще со вчерашней ночи, когда пришлось выпить в баре с какими-то французами. Папа молчал, мама на фоне французов блистала английским, а потом наступило утро, и они пошли на пляж, потому что договорились с местным дайвером понырять.

Спросонья подводные радости не доставляли удовольствия, спать хотелось даже на глубине, с аквалангом. Но деньги были уплачены, поэтому в целом подводная прогулка понравилась. Потом ели, немного спали, общались с какими-то неприятными русскими. День перевалил за середину, и они, наконец, занялись тем, что действительно доставляло удовольствие: бесцельным валянием на пляже, полноценным отдыхом.

– Уеду от вас в Индию, буду валяться под пальмой, – любила говорить мама в течение зимы.

Уехать совсем «от вас», то есть без папы, не получилось, но это же так, не всерьез, просто образное выражение. А про пальмы оказалось не образное. Вот и сейчас папа дремал под раскидистыми листьями, а мама плескалась недалеко от берега. Остаток дня сулил тишину и спокойствие. Никаких баров, французов и прочего. Сначала – спать на пляже, потом – спать в бунгало.

Папу разбудил звонок. Он даже не понял сначала, что происходит, потому что отвык от голоса мобильника за эти дни. Несколько раз, ведомые родительским долгом, они писали Лике эсэмэски, но звонить – не звонили, и им тоже – никто. Папа открыл глаза. Не вставая, попробовал дотянуться до сумки, но та стояла слишком далеко. Тогда, нехотя, он подполз, отряхнул руки и взял трубку.

– Алло, – он еще спал и хоть говорил разборчиво, соображал с трудом. Потом слушал молча, разве что пару раз сказал: «Да» или «Я понимаю». Отвел трубку в сторону и сбросил вызов.

Он сидел, глядя на океан, на купающуюся жену и старался ни о чем не думать. Вернее, решил, что подумает спустя пару минут, а пока представил, что ничего в жизни не изменилось и сладкий, долгожданный сон под пальмой длится, длится… Через две минуты он вдохнул поглубже и набрал номер.

– Анна Николаевна, – сказал он, – там прервалось… Я очень благодарен за то, что вы сообщили, я сейчас сам Лике перезвоню… Надо же этому было случиться, когда мы с женой вообще на другом конце света, в командировке… Я тут только что промял вопрос про билеты, вообще ничего нет на ближайшие две недели. Нас практически отрезало, в буквальном смысле… Я моей сестре сейчас наберу, она все поможет. И к вам у меня личная просьба: помочь от театра, я в финансовом плане, разумеется… – он говорил твердо, без показной эмоциональности, как должен говорить настоящий мужчина. Потом отложил телефон и снова посмотрел на океан. Счастливая жена лениво выходила из моря, люди чирикали вдалеке, солнце пекло.

Жена тоже не заплакала сразу, только ушла и села поодаль. Потом конечно же зарыдала. Он обнял ее и «набрал» Лику.

– Алло, зайчик… Мы все знаем… Держись… Переезжай к тете Лизе, мы сейчас позвоним ей. Видишь ли, тут такая ситуация с билетами… С тобой мама хочет поговорить.

Жена тихо загулила в трубку что-то очень женское, материнское, он почти не слышал ее. Снова взял телефон.

– Эти билеты нельзя поменять, понимаешь? Это такие билеты, которые нельзя поменять, а других нет на ближайшее время.

Директор театра поднялась в свой кабинет, отдышалась и села за стол.

– У нас межгород работает? – спросила она секретаршу.

– Работает, Анна Николаевна, я сбегала в сберкассу, все работает.

Внимательно всматриваясь во множество циферок на листочке, директриса набрала номер. Сначала долго не отвечали, она просто ждала, прижав трубку к виску. Потом заспанный мужской голос ответил.

– Здравствуйте, – и снова сверилась с листочком, – Николай Валерьевич. Это вас беспокоит…

Она говорила размеренно, делая паузы, давая возможность человеку понять, что произошло, но в то же время не давая ему возможность разрыдаться.

– Да… Да, конечно… – отвечал голос. А потом связь прервалась.

Анна Николаевна подождала какое-то время, а потом заплакала. И тут же телефон зазвонил вновь.

– Тут прервалось что-то… – медленно подбирая слова, стал говорить голос… – Я благодарен вам… Сейчас сам Лике перезвоню… Надо же этому было случиться, когда мы с женой вообще на другом конце света, в командировке… Вопрос про билеты… Вообще ничего нет на ближайшие две недели. Нас практически отрезало, в буквальном смысле… У меня к вам личная просьба помочь от театра, я в финансовом плане, разумеется…

Анна Николаевна встала из-за стола, включила громкую связь и подошла к окну. Дождь моросил по асфальту, кончался рабочий день. Заботливые родители с детьми выходили из «Чиполлино», вытирали им носы, поправляли одежду.

– … все расходы и благодарность вам лично, это естественно. Поймите нас, прошу, бывает так, что обстоятельства сильнее. Тем более Валерий Иванович столько лет отдал театру, я вас очень, лично прошу…

Секретарша все слышала и смотрела на тихо плачущую Анну Николаевну. Потом подошла к столу и посмотрела на листок.

– Они в Гоа. Курорт в Индии. Мы там в прошлом году отдыхали.

Графиня вжалась в стену рядом с дверью и не смела мешать Эльфогному. Он заходил то с левой, то с правой щеки и целовал дедушку. В щеки, в губы, в глаза. Вдруг закричал так громко, что заложило уши, вернее – только начал кричать.

Елена бросилась к Лике, схватила в охапку и прижала к себе. Эльфогном подергался и сразу затих, как будто съел свой крик. Телефон зазвонил в рюкзаке. Елена не отпускала. Потом поняла, что Лика хочет взять трубку. Отпустила.

– Да, – ответила Лика. И надолго замолчала, стоя посреди комнаты.

«…Алло, зайчик… Мы все знаем… Родная, держись. Переезжай к тете Лизе, мы ей сейчас позвоним. Видишь ли, тут такая ситуация с билетами…»

За окном трамваи сигналили машинам, машины трамваям, от низких туч стало темно, но дождь не начинался.

«…Понимаешь, это такие билеты, которые нельзя поменять, а других нет на ближайшее время…»

Затем голос поменялся на мамин, мама стала говорить что-то в том же духе.

Лика положила оправдывающийся телефон на колени к дедушке, а сама опустилась рядом на пол и тоже склонила голову. Вошла Анна Николаевна.

– С папой разговаривает, – прошептала Елена.

Лика медленно встала, подошла к выходу и уткнулась носом в Анну Николаевну.

– Ну что ты, девочка… Мы все сделаем сами. Валерий Иванович – старейший работник нашего театра…

С сиреной к окнам театра приехала «скорая».

Вот таким длинным оказался этот день. Но он еще не закончился, нужно было что-то делать, «организовывать», а плакать, видимо, нельзя, да и негде. Лечь спать тоже сразу не получалось и как-то вообще не хотелось.