Две старые старушки - Тоон Теллеген Страница 11

— Преставился, — прошептала она.

— Оох, — прошептала другая.

К ним в дверь позвонили.

Стремглав бросились они к кровати и натянули на себя одеяла.

— Есть тут кто дома? — прокричали снаружи. — Эй! Дома есть кто-нибудь?

— Мы спим, — прошептала одна старушка.

— Или же туговаты на ухо, — прошептала другая.

Они услышали, как шаги затихли в отдалении.

Тогда они потянулись друг к другу и поцеловались длинным и страстным поцелуем.

При этом они, однако, не преминули заметить, тихонечко, шепотом, что это, безусловно, ужасно, в высшей степени неуважительно — вот именно в такой момент так целоваться, и поцеловались еще более пылко и страстно.

— Ничего не понимаю в поцелуях, — сказала одна старушка. — И уж не пойму никогда.

Другая старушка думала о паровозах и тяжелых локомотивах, проносящихся взад и вперед сквозь стены домов, по комнатам, через целые семьи и оставляющих за собой большие клубы дыма, прорванные обои и в щепки разбитую мебель.

ДВЕ СТАРУШКИ.

Одна больше не могла жить и хотела умереть. Вторая же этого не хотела.

Они говорили об этом.

— Ну, позволь же мне все-таки, — просила одна.

— Нет, — отвечала другая.

— Я так устала, — говорила первая.

— Дело не в этом.

— А в чем же тогда?

— Ну, не в этом.

Разговоры повторялись. Ничего нового им в голову не приходило.

Однажды утром первая старушка попыталась выброситься из окна. С третьего этажа. Вторая старушка едва успела ухватить ее за колени и втащить вовнутрь.

Первая старушка плакала, вторая тяжело дышала.

— Я больше не могу, — сказала первая старушка. — Не могу я больше.

— И ради этого я любила тебя все эти годы? — воскликнула другая. Ее глаза полыхали гневом.

Они не умели внятно объяснить друг другу свои чувства.

— Ну почему ты не понимаешь меня? — говорили они.

Через несколько дней первая старушка вытряхнула на ладонь пузырек таблеток и закинула их себе в рот. Она думала, что второй старушки не было дома.

Но вторая как раз в это время вернулась и увидела, что первая глотает таблетки. Как тигр, кинулась она на первую старушку. В ней всегда было что-то тигриное. Что-то опасное и в то же время нечто бархатное. Первая старушка всегда больше походила на мышь.

Вторая старушка силой раскрыла рот первой и указательным пальцем выковыряла таблетки. После этого она засунула палец еще глубже в горло первой старушки.

Та укусила палец, и ее стошнило.

— Ай! — вскрикнула вторая старушка.

Они сцепились.

— Я хочу умереть! — кричала первая старушка. Откуда-то у нее вдруг появились небывалые силы, она налетела на вторую, принялась колотить ее кулаками в лицо.

У второй текла кровь изо рта.

Тогда она оторвала от себя первую старушку, схватила ее за волосы, швырнула на пол.

— Помогите! — закричала первая. Вторая крепко схватила первую за горло.

Немного спустя они выбились из сил, отпустили друг друга, раскатились в разные стороны и лежали на полу, тяжело дыша.

Соседи кричали:

— Стряслось что-нибудь?

— Все в порядке, — крикнула вторая старушка.

Стало тихо.

С пола им по ногам потянуло холодом. Их пробрала дрожь.

Первая сказала:

— Твоя взяла, останусь я жить.

Вторая хотела что-то ответить, но из ее горла не вырвалось ни звука. Кровь из ее рта стекала на руку первой старушки.

Так они и лежали.

ДВЕ СТАРУШКИ.

Одна старушка боготворила другую старушку.

— Теперь в самом деле, по-настоящему, — говорила она.

— Ах, полно тебе ерунду городить, — отвечала другая. — Только потому, что меня так чудно скособочило?

— Да.

— Ба. Ну перестань.

Она корчила рожи, ковырялась в ушах и в носу, высовывала язык, ругалась, издавала неприличные звуки, буянила, надавала второй старушке тумаков, затолкала ее в угол, содрала с нее платье, запихала ее под диван, поплясала на диване, выкинула платье из окна.

Все было напрасно.

ДВЕ СТАРУШКИ жили в темном этаже, на окраине города. Они были измучены, у них больше не было сил.

— Мы сами себя прожили, — сказала одна старушка.

— Это называется пережили, — сказала другая.

— Нет, прожили, — возразила первая старушка. — Я имею в виду именно то, что сказала.

Они ели, спали и часами сидели у окна. Соседи оставляли покупки для них у дверей.

Однажды утром одна старушка сказала:

— Я заболела. — Она всхлипнула.

— Держись, — сказала вторая старушка нерешительно.

— Держись? — переспросила первая старушка. — Да за что же держаться-то?

— И сама не знаю, — тихо сказала вторая старушка.

— По-моему, — сказала первая старушка, — жизнь, которой мы сейчас живем, это какой-то суррогат. Топтание на месте.

Вторая старушка смотрела в пол и молчала.

— Я иду ко врачу, — сказала первая старушка.

— С чего бы? — спросила вторая.

— Я же сказала, что больна, — ответила первая.

Она надела пальто и вышла.

Немного погодя вторая старушка тоже надела пальто и последовала за первой. У нее было какое-то странное предчувствие.

Они шли медленно, метров за сто друг от друга. День был пасмурный.

Первая старушка вошла в дверь дома, где жил доктор. Вторая осталась на тротуаре.

«Что же делать-то мне?» — думала она.

Она вошла в садик перед домом, пересекла узенькую, посыпанную гравием дорожку, завернула за угол и остановилась под окном с матовыми стеклами. Это было окно приемной. Неподалеку, на гравии, лежал ящик из-под аукционной мебели. Она подставила его под окно, взобралась на него и прислушалась.

Мужской голос рассуждал об утомлении, кашле и хрипах в груди.

Потом доктор произнес что-то, что ей не удалось разобрать.

«Чудоюдорыбакит», — послышалось ей. Не более того. У доктора был низкий, жужжащий голос. «Ни дать ни взять мясная муха», — подумала она.