Учитель заблудших - Гилад Атцмон Страница 11

После окончания войны страна раскололась. У власти находилась сплоченная группа ультраправых обрезанных фундаменталистов, а им, в свою очередь, противостояли просвещенные противники тьмы и невежества, представленные эфемерными, быстро возникавшими и столь же быстро распадавшимися группками борцов за мир. Борцы за мир утверждали, что видят «свет в конце туннеля», и я им охотно подпевал, как будто тоже различал вдали что-то такое розовое и прекрасное, приветливо улыбавшееся мне из светлого будущего. Однако в реальности, окрашенной в розовые тона надежды и мрачные тона мракобесия, каждому хочется немножечко душевного тепла. Я трахал самых красивых представительниц левого движения. Когда мы раздевались, они внимательно разглядывали мое тело, склонялись над изувеченной ногой и страстно восклицали: «Долой войну!» После чего запрыгивали на меня и начинали скакать как сумасшедшие.

Женщины из левого лагеря вообще питают к инвалидам войны особую, своего рода «поэтическую» жалость, которая их страшно сексуально заводит. Одна из таких дам, например, обожала тереться лобком о мою раненую щиколотку и испытывала при этом такой сильный оргазм, что визжала как резаная.

Одним словом, жизнь несказанно поражала меня своими странностями. Я навсегда перестал относиться к представительницам слабого пола всерьез.

Через какое-то время я постепенно начал понимать, что левое движение — это полнейший идиотизм. Прекраснодушные борцы с мракобесием, по сути, ничем не отличались от своих злобных и крикливых оппонентов. На демонстрациях сторонников мира, в которых мне довелось участвовать, я наблюдал временами такую звериную агрессивность, что меня начинало тошнить. Тем не менее я ухитрялся извлечь сексуальную пользу даже из маршей протеста.

Во время подобных шествий мужчины шагали во главе колонны, образуя своего рода живой щит. Они шли, тесно прижавшись плечом к плечу и, не понимая, как они смешны, искренне верили, что демонстрируют единство и сплоченность. Я же, хромой, ковылял позади, вместе с женщинами, и это доставляло мне несказанное наслаждение. Со страстью, достойной лучшего применения, женщины выкрикивали пустые, бессмысленные лозунги и от натуги ужасно потели. Пятна пота виднелись у них под мышками, тянулись вдоль позвоночника, расплывались на груди и даже на талии. Молодые и старые, худые и толстые, полубезумные, красивые и очень красивые, они кудахтали, как куры, и, набрав в легкие побольше воздуха, ритмично выблевывали тусклые и пошлые жемчужины политической мудрости. Я же вдыхал ароматы волос и женской плоти и весь дрожал от вожделения. Время от времени я закрывал уши руками и пытался представить себе, как, пыхтя и крича, они беснуются, сидя на мне верхом. Их дурацкая красота доводила меня до умопомрачения. Меня буквально трясло от запаха их подмышек, смешанного с запахами косметики и менструальной крови. Они ритмично, во все убыстряющемся темпе скандировали лозунги, затем, обессиленные, замолкали, снова скандировали и снова замолкали. И при этом были так прекрасны, что мне хотелось переспать с каждой из них. Я видел, что все происходящее их страшно возбуждает, и не мог позволить ни одной из них провести ночь в одиночестве. Именно тогда, во времена этой фаллической борьбы за мир, из-за переполнявшей меня похоти я стал сочувствовать страданиям палестинского народа.

Когда выяснилось, что я не только инвалид войны, но еще и признаю правоту наших врагов, моя ценность в глазах представительниц женского пола возросла неизмеримо и в конце концов меня признали истинным королем просвещенности и либерализма. Деля со мной ложе, женщины выражали тем самым свою солидарность с моими идеями о равенстве и братстве. Уже тогда было ясно, что я обладаю недюжинными способностями вешать женщинам лапшу на уши. Как уже упоминалось, я никогда не умел ухаживать. Мой способ затащить женщину в постель состоял в том, чтобы в нужное время и в нужном месте обрушить на нее всю мощь своих оригинальных и быстро меняющихся идей. Как правило, женщины не наделены выдающимися интеллектуальными способностями, но при этом ум всегда вызывает у них уважение. Поскольку в основе своей женщина существо неполноценное, ее движущей силой является желание «получить», прильнуть к кому-то другому. Раздвигая ноги, женщины обвивают их вокруг того, чего им самим недостает и чего они так страстно желают.

Я никогда не мог похвастаться особыми сексуальными талантами, и мой член не всегда в нужный момент оказывался достаточно твердым, но этот недостаток я с лихвой возмещал умением говорить. Женщины буквально с ума сходили от моих речей, а я снабжал их этим товаром весьма исправно. Они научились сношаться с моими словами во всех возможных позах. Женщинам незнакомы проблемы с потенцией, они способны трахаться бесконечно, и своими речами я доводил их до полного удовлетворения. До того состояния, когда сексуальный голод сменяется экзистенциальной тоской.

Тело мужчины очень быстро устает и нуждается в отдыхе, но разум не устает никогда. Он не только непрерывно творит, но еще и подстегивает угасший сексуальный инстинкт. Я всегда умел скармливать женщинам плоды своего ума, коим их самих Бог не наградил. Я доводил женщин до озарения. В момент озарения ты начинаешь воспринимать знакомые вещи как незнакомые, а затем снова как знакомые, но уже под новым углом зрения. Я был для женщин чем-то вроде маленького Господа Бога. Я крал у них души, и они становились моими.

Тем не менее я встречал и женщин, которых мне не удавалось покорить своим риторическим талантом, поскольку они бесконечно превосходили меня по коэффициенту интеллекта. Этих женщин я боялся до дрожи и испытывал к ним острую неприязнь. Они олицетворяли собой мою кастрацию. Однако при этом я их безумно хотел. Чем неприступнее они были и чем больнее меня ранили, разрезая мои половые органы на тысячи мелких кусочков, тем сильнее я их желал. Видя это, они хотели меня еще меньше, а я, в свою очередь, распалялся еще сильнее, и так до бесконечности. Я напрягал все извилины своего мозга, пускал в ход все ухищрения своего мрачного демонизма, но они с презрением выбрасывали мой товар на помойку. Рядом с ними, в тени их мужского интеллекта, я начинал чувствовать себя неполноценным и сам превращался в женщину.

Такой была Лола, с которой я встретился на третьем десятке своей жизни. Она то приходила ко мне, то уходила от меня. А я… Я готов был отдать ей все, что имел…

Впервые я повстречался с Лолой в университете, в знаменитом кафе гуманитарного факультета. Интеллектуальная жизнь этого факультета протекала главным образом в густом сигаретном дыму за чашечкой кофе. Начинающие гуманитарии страстно, с преувеличенной горячностью, обсуждали там темы, в которых очень мало что понимали, причем делали это вовсе не для углубления понимания, а скорее для того, чтобы произвести друг на друга впечатление своими пустыми псевдоинтеллектуальными речами. Чем более беспочвенный тезис ты выдвигал, тем в большую растерянность повергал своих оппонентов, заставляя их замолчать и лишая возможности что-либо возразить. Парализовать оппонентов считалось главной целью любой дискуссии, и со временем кафе да и факультет в целом превратились в интеллектуальную пустыню, где я чувствовал себя очень вольготно, ибо по части пустопорожних разговоров со мной мало кто может сравниться. Часы напролет мы просиживали в кафе, с жаром обсуждая самые, казалось бы, незначительные темы.