Вербное воскресенье - Курт Воннегут Страница 11

Эдит была высокой женщиной, с тонкой точеной фигурой. Волосы у нее были скорее каштановыми, чем рыжими, кожа очень светлая, черты лица правильные, глаза сине-зеленые. Движения ее были полны достоинства и благородства. Она любила веселье и охотно смеялась. Ее отрочество было отравлено появлением злобной мачехи, но Эдит хватило духу и мужества выдержать это испытание, хотя оно и оставило шрамы на ее сердце.

До обручения с Куртом и последующей свадьбы она успела обручиться с несколькими молодыми людьми, но всякий раз разрывала помолвку. Все претенденты на ее руку были европейцами; с 1907-го по 1913-й Эдит жила по большей части за границей. Ослепительная красавица и дочь американского миллионера, она не испытывала недостатка во внимании.

Впервые она обручилась с Кеннетом Доултоном, британцем, внуком сэра Генри Доултона, отпрыском старинного рода, много поколений владевшего знаменитой фабрикой фарфора «Ройял Доултон» в Ламбете. Они познакомились в 1908 году, на закате эдвардианской элегантности и утонченности, когда богатые люди еще могли без стеснения наслаждаться выгодами своего положения. Доултон был приятным молодым человеком, он принадлежал к обеспеченной части среднего класса и мог похвастаться аристократическим происхождением. Это был очаровательный бездельник, который, разумеется, надеялся, что Альберт, отец Эдит, не поскупится на приданое для своей дочери. Доходы Альберта в те времена были приличными, но он не собирался дробить свой капитал, а Доултон и думать не хотел о переезде в Индианаполис и превращении в пивовара. Он хотел жениться на Эдит, получить от ее отца деревенское поместье и небольшой домик в Лондоне и жить себе в старой доброй Англии. Эдит была против и разорвала помолвку.

В Первую мировую Доултон стал младшим гвардейским офицером в Первом британском экспедиционном корпусе и погиб в первые же месяцы войны.

Эдит покинула Британию и перенесла свою штаб-квартиру из Лондона в Дюссельдорф. С 1909-го по 1913-й она жила в основном в старинном рейнском имении своего деда Петера, которой уже разменял девятый десяток. Петер уже не был генеральным консулом Соединенных Штатов, но по-прежнему поднимал над своим дворцом звездно-полосатый флаг и до смерти оставался американским гражданином. Однако его дети, незамужняя Лаура, Эмилия и Рудольф, стали гражданами Германии. Рудольф выбрал военную карьеру, окончил кадетское училище и дослужился до уланского подполковника. Его полк был расквартирован под Дюссельдорфом. Эмилия вышла замуж за офицера немецкой армии. Таким образом Эдит оказалась в обществе молодых офицеров дядиного полка. В то время офицеры кайзеровской армии считались частью элиты, пользовались общественным уважением и массой привилегий. При этом офицерское жалованье было более чем скромным. Если у такого офицера не было собственных источников дохода, ему оставалось только найти себе богатую жену. Причем он не мог жениться без согласия командира полка, а согласия он не получал, пока должным образом не проверялись социальное положение, репутация и размер приданого невесты.

Первым серьезным кавалером Эдит в Германии стал улан, лейтенант Пауль Гент. Довольно скоро Эдит отвергла его ухаживания. Затем ей сделал предложение капитан Отто Фогт. После нескольких церемонных свиданий это предложение с согласия ее семьи и его командира было принято. Капитан, в яркой форме, с кивером и эполетами, был неотразим.

Однако не в первый раз настоящая любовь наткнулась на острые шипы реальности. Возникли проблемы с приданым, и перед Эдит замаячила безрадостная перспектива превращения в обычную офицерскую жену. Казарменная жизнь, субординация, строгий распорядок дня — капитан Фогт был из тех прусских офицеров, что отлично смотрятся на коне, в парадной форме, лихо щелкают каблуками, но очень и очень отличаются от добродушных, мягких и либеральных американских мужей, которых знала Эдит. Она колебалась. Но Альберт позволил ей заказать приданое, что она и сделала. На постельном белье и скатертях были вышиты инициалы Л и Ф. Германские Либеры считали Эдит и Отто замечательной парой.

Однако Эдит пребывала в сомнениях. Как и Альберт, которому не нравилась сама идея разбазаривания приданого. К тому же Эдит не хотела оставаться в Германии насовсем, а капитан не испытывал особого энтузиазма по поводу работы в пивоварне. В конце концов помолвка была разорвана по обоюдному согласию и Эдит вернулась в Индианаполис. Отец построил для нее небольшой живописный коттедж на отвесном берегу реки Уайт. В доме все отвечало ее вкусу — рояль в гостиной, камин, мягкие кресла и кушетки. Коттедж стал ее убежищем, здесь она жила, когда искала уединения, то есть почти постоянно. Однако со временем Эдит сумела найти общий язык с отцом, его третьей женой Мидой и их маленькими детьми. Она вновь начала общаться со старыми друзьями, выходить в свет, приобрела множество поклонников. В нее отчаянно влюбился Курт Воннегут-старший, и она ответила ему взаимностью. Их союз горячо одобрили обе семьи.

Свадьбу Курта и Эдит в Индианаполисе запомнили надолго. Она стала самым пышным празднеством, которое этот город видел, и, наверное, самым дорогим из всех, что он увидит в будущем. Узы брака освятил преподобный Фрэнк С. К. Уикс, священник унитарианской церкви. На церемонии собрались члены двух семей — Либеров и Воннегутов, а также стайка прелестных подружек невесты и несколько красавцев шаферов. Стоит упомянуть, что три поколения этих семей и так представляли собой два многолюдных клана, но у них также было порядочно друзей и родственников. Либеры и Воннегуты вместе с Холльвегами и Майерами, Северинами и Шнуллями, Раухами и Френцелями, Пантцерами, Хауайзенами, Киппами, Кунами, Метцгерами были самыми влиятельными немецкими семьями в городе. Все это были общительные, доброжелательные и сентиментальные люди. Они любили свадьбы, особенно между представителями дружественных кланов, с общим культурным и историческим наследием. Свадебное пиршество было организовано в соответствии с немецкими традициями: еда, напитки, танцы, музыка, песни. Альберт решил закатить небывалый прием в честь свадьбы дочери.

В 1913 году отель «Клейпул», расположенный на углу Вашингтон-стрит и Иллинойс-стрит, в самом центре города, считался одной из лучших гостиниц на Среднем Западе. Он был построен всего 10 лет назад и все еще блистал свежестью. Восемь этажей, пять сотен номеров. Главное фойе — 25 на 25 метров, 20 метров высотой, богато изукрашенное по моде того времени. Бельэтаж занимал громадный бальный зал, 40 на 25 метров. Позже он стал называться «Залом Райли» в честь нашего поэта-земляка Джеймса Уиткомба Райли. Вдоль бельэтажа со стороны Иллинойс-стрит тянулся ряд отдельных обеденных кабинетов, раскрашенных красным с золотом в стиле Людовика XV. Владельцем этого блистательного сооружения был Генри Лоуренс, близкий друг Альберта Либера, так что Альберт решил отметить свадьбу Эдит и Курта в «Клейпуле». Генри Лоуренс решил показать, на что способен, — и показал.

Помимо множества родственников кланов Либеров и Воннегутов, у Альберта было немало друзей, часть которых нужно было обязательно пригласить. На приглашение откликнулось около шестисот человек, включая полковника Томпсона, который приехал аж из Лондона в качестве представителя британского синдиката.

В назначенный день в «Клейпуле» собрались гости: мужчины в безупречных фраках, дамы в длинных кружевных бальных платьях. Повара отеля потратили на подготовку несколько дней, для гостей были накрыты гигантские столы с большим выбором кушаний. В бальном зале играл большой оркестр. Специально к свадьбе была сооружена барная стойка длиной в 60 футов с разнообразными напитками. Свадебные торжества завершились лишь к шести утра следующего дня. Никогда еще, ни до, ни после этого пиршества уважаемые и благовоспитанные представители довольно скучной общины не упивались до потери сознания в таком количестве и в столь короткое время. Употреблять крепкие напитки после нескольких фужеров шампанского все равно что лить бензин в костер. Около семидесяти пяти джентльменов и дюжина дам дошли до невменяемого состояния. Но Генри Лоуренс подготовился к этому. Потерявших координацию и способность к передвижению гостей ждали мягкие постели в комнатах наверху, куда их мягко препровождали официанты и портье. Некоторые из утративших стойкость гостей пребывали в объятиях Морфея еще три дня кряду.