Охота на мамонта-2. Раскаленная крыша - Олег Ёлшин Страница 11

– Да-да! Я же обещала. Он ждет! Я словно вижу, как он там распустился! А цветы у него большие белые, ни с чем не сравнишь! Мальчик мой ждет, а я тут лежу…

Снова знакомые шаги в конце коридора, снова люди притихли, а те топают и топают, все ближе и ближе. Остановились за углом, замерли и тишина.

– За ней? За Тонькой? – жестко спросила Евдокия.

Но в ответ снова тишина, а Антонина вдруг тонким нежным голосом запричитала:

– Не могу я сейчас. Мне домой нужно, я обещала, я не могу. Не пойду. Хоть убейте, не пойду. И не зовите.

– А я и не зову, – раздался знакомый грубый голос. – Обещала, так иди, кто же тебя держит?

Постояла за углом, помолчала, и тяжелый топот растворился в конце коридора. Вдруг приборы у изголовья Антонины начали издавать пронзительные звуки. Они, как маленькая сирена, огласили пространство вокруг. Антонина медленно приподнялась на подушке, потом села, и величественно посмотрела на людей. А глаза ее светились от счастья, в них были видны слезы. Через мгновение прибежала дежурная медсестра, она зажгла в холле свет, отключила Антонину от приборов, и повезла каталку за собой, приговаривая: – Очнулась, милая! Умница. Молодец, бабушка. Поехали, сейчас дадим таблеточку, покажем вас врачу. Вы умница! Вы, просто молодчина!

Снова темнота, в которой слышен голос Евдокии:

– Сестричка новенькая, неиспорченная еще девочка, ласковая такая, люблю я ее, – потом обернулась к Илье, – ну, ты видел? Вот тебе и сказка. А ты лежишь там!

Илья был потрясен. Он пробормотал:

– Кактус… Какой-то кактус.

Вдруг сорвался с места и побежал.

– Куда? – засмеялась Евдокия и еще несколько женщин, сидевших рядом.

– Туда… К себе!… Мне надо! – уже слышался его голос из конца коридора.

– Надо, так надо, чего уж тут. Иди к своему, – довольно проворчала Евдокия, но он ее уже не слышал.

Теперь он истязал свое тело, вернее самого себя, метался по палате, кричал, топал, но от этого его ноги проваливались ниже пола, запрыгивал на свое тело, пытаясь ударить его по лицу, по щекам. Это так просто – открыть глаза, пошевелить рукой. Какой-то кактус – и человек жив, здоров. Он встает, он идет. Старухе уже за восемьдесят, но перед ней отступили, ее отпустили из-за какой-то идиотской фотографии для сына, которого она не видела десятки лет. А у меня – фирма, дело, жена, молодая жизнь! Ты должен встать с этой проклятой кровати, ты должен сделать это!…

Потом устал. Разве душа может уставать? – подумал он. Но отвечать на этот вопрос не мог, потому что очень устал. Так в бесцельных муках прошла еще целая неделя.

В пятницу небольшой консилиум собрался в его палате. Снова бесполезные прения, сложные непонятные термины, а в конце разговора, как приговор, ненавистное слово – ждать!

– Прошел уже целый месяц! – воскликнула Ольга.

– Ждать и еще раз ждать, – подвел черту нейрохирург.

Снова конверты перетекают в карманы врачей, они уходят, а эти двое, Алексей и Ольга, уже в который раз готовы попрощаться с ним, чтобы через несколько дней вернуться к обездвиженному телу вновь.

– Как хорошо, что они у меня есть, – думал Илья. Он и представить себе не мог, что бывает такое верное чувство. Как он в эту минуту любил этих людей, клял себя за то, что не ценил их раньше. Сейчас он без них не мог… Вдруг заметил у изголовья на тумбочке бумажник. Алексей забыл его, когда расплачивался с врачами. Прошло уже пару минут с момента, как они ушли. Но вот слышны шаги, дверь открывается. Он вернулся. Вернулся один, осмотрелся, взял бумажник, хотел было удалиться. Потом зачем-то обернулся и посмотрел на, лежащее на кровати, тело. Долго стоял так, а в глазах его мерцали веселые огоньки. Вдруг произнес:

– Лежишь? Ну-ну, лежи…

Он долго молчал, а выражение его лица постепенно менялось. Вдруг снова заговорил:

– А мы с ней спим. С твоей Оленькой! Да, спим!

– Сволочь. Падальщик! Позарился на чужое! – прошептал Илья. Нет, не Илья, его бестелесная копия.

– Молчишь? Вот и молчи! – продолжал Алексей. – А кто сказал, что она твоя? Забыл, кто тебя пять лет назад с ней познакомил? Симпатичная девочка, на десять лет младше, юное красивое тело. Конечно, ты не мог не положить на нее глаз. Не твое, чужое. Не мог пройти мимо, глаза загорелись. У меня с ней все только начиналось, а тут ты со своими деньгами. Вскружил голову, завалил подарками? Может быть, я любил ее тогда, но тебе было наплевать! Мы с тобой были друзьями! Мы вместе столько лет! Вместе учились, потом работали.

– Щенок! – все больше заводился Илья. – После института ты бегал жалким курьером. Это я тебя подобрал на помойке и привел в свою фирму, дал все – должность, деньги!

Он готов был уничтожить его, стереть, заставить замолчать, но тот его даже не слышал.

– А потом я на тебя пахал, зарабатывал для тебя деньги, тащил фирму, пока ты с девками катался по заграницам. Это я работал на тебя, а ты даже не оставил мне право подписи. Даже кабинет свой, уходя, ты закрывал не только на ключ, но и на пломбу! От кого? От меня. Ты просто жлоб. Думаешь, пока ты катался, она тебя ждала? Молодая девчонка, красивое юное тело, столько желаний. Она делала то же, что и ты. А я все видел и знал. Это ты ее испортил. А ведь я любил ее!… Пять лет назад. Больше не люблю. Теперь я ее просто… Знаешь – а она ничего, за эти годы многому научилась, раньше такой не была. Славненькая такая, миленькая. Молчишь? Вот и молчи. Жлоб! За все нужно платить!

Он ушел, а Илья бросился вдогонку. Он мчался по коридорам больницы, пытаясь его сбить с ног, раздавить, уничтожить. Потом улица, парковка, машина… Его любимая машина! Оля за рулем. Этот негодяй садится рядом, целует ее…

– Сегодня к тебе или ко мне? – спрашивает он.

– Мне все равно, милый, – отвечает Оля. Он нагло хватает ее за коленку.

– Перестань, не здесь, сумасшедший! – смеется она.

– Я тебя хочу! – настаивает он.

– Тогда ко мне – так ближе. Ну, перестань, дурачок!… Вот псих!… Маньяк!

И снова громкий хохот из машины. Из его машины, которая через мгновение срывается с места и исчезает!

Он был в бешенстве. Он был ослеплен безумной яростью. Не помнил, как вернулся в палату, потом носился по ней, как сумасшедший. Рычал, плакал, топтался по обездвиженному телу, бился головой о стены, но ничего не получалось – голова проваливалась сквозь них. Потом затих. Долго сидел так, не шелохнувшись, положив голову на руки. Плечи его обмякли. Не было у него плеч! Ни ног, ни рук! Ничего не было. Все досталось проклятому телу, которое предало его. Да предало! Его предали все!

И снова в безумии он метался по палате, пока не наступила темнота…

– Куда исчез? – услышал он знакомый голос. Это была Евдокия.