Пэчворк. После прочтения сжечь - Инга Кузнецова Страница 11

Инициатива переходит к предметам. В них гораздо больше убедительной осмысленности и непонятной энергии.

Они ему не помогают. Как бы отказываются быть объектами его внимания, кажутся в большей степени субъектами, чем сам герой. И это не прием. Это события, честно описанные в режиме онлайн.

(доказательства)

Такое положение дел я-1 хорошо известно. Пожалуй, настолько, что это «я» имеет право спросить: эта энергия предметов, смутно ощущаемая ослабевшими нами, – чья она? Это собственная жизнь вещей? Следовые феномены вчерашнего человеческого присутствия в них, когда люди до них дотрагивались, когда на них смотрели? Или все же доказательства – такие простые, бытовые – совсем иного присутствия?

Если верно последнее, если это могут почувствовать даже те, кто далек от всяких конфессиональных нюансов и ритуалов, не значит ли тогда, что «ослабеть» – едва ли не единственная возможность всерьез соприкоснуться с трансцендентным? Какая оптимистическая идея! Что, если переживание абсурдности не разрешать в отчаянье, а продолжать балансировать на ощущении несоразмерности буквальных и трансцендентных событий? Когда и мерцает то, и проступает другое?

Конечно, для этого нужно известное мужество, парадоксальная движущаяся устойчивость иронии. В бесконечно меняющемся мире – равновесие эквилибриста.

От подобных мыслей начинает укачивать. Я-1 чувствует вращение планеты в промежутках между вдохами. Держись, Сартр.

(банда)

– Ах, вот вы где, – над головой включается смутно знакомый голос. – Моя книга еще не высохла.

Это произнесено со сдерживаемым рокотанием угрозы, интереса и… да, желания. Это запах желания, одуряюще-чужой и жирный. Стеклянное внутри отзывается беспомощным звяканьем. Дрожание рук хочется сдержать. Они не слушаются: я-персонаж все не возвращается.

Утренний книголюб, кто же еще. Ловко выныривает из-за скамейки. Парковые кущи расступаются, выпуская четверку парней.

Назойливый каламбур «сустав преступления» может здесь оказаться по делу. Я-1 издает нервный смешок и пробует подняться.

– Не переживайте, – он уже сидит на скамье и, придерживая за локоть, заставляет я-1 принять исходное положение. – Я не следил за вами. Просто мы здесь забили стрелку с ребятами, у нас дела.

(Он делает парням отодвигающий знак, они уходят в тень.)

– Мне нужен номер вашего телефона. Ведь вы разбираетесь в книгах? В этом городе в них никто ничего не понимает. Мне нужен ваш совет… Серьезно. Книги ведь имеют власть, даже если их не читают…

Вкрадчивость его голоса меняет воздух – он мутнеет. Или только показалось.

– Я не помню номер, – почему-то говорит я-1.

(Гнилая отмазка, конечно).

– Ну, не упрямьтесь. Такие, как вы, должны быть хорошими девочками и сотрудничать с удовольствием… Я бы взял вас в команду.

– Я не играю в командные игры.

– Напрасно. У нас крутятся мани.

У него широкая грудная клетка, которая сейчас пластилиново расплющивается и окружает меня, закрывая обзор.

К счастью, действие таблетки заканчивается, и я-2 катапультируется к скамейке. По какой аллее какого пространства она возвращается, я-1 не успевает сообразить.

Слегка отстраняя отвердевающее, входящее в свои привычные границы тело парня, с неожиданной дерзостью я легко говорю:

– Я вам подскажу, прямо сейчас. Вы хотите еще эффективней манипулировать людьми? Мой телефон вам для этого не понадобится, как и вся мировая литература. На самом деле сейчас вам подойдет только одна книжка. Возьмите в библиотеке Эрика Берна, «Люди, которые играют в игры». На первое время хватит.

И тут вступает духовой оркестр – инструменты настраивают на ходу, нестройные звуки приближаются. Улыбнувшись, я выхожу из зоны влияния, вальсируя с воображаемым партнером навстречу оркестрантам. Я училась танцевать в другом городе.

(в третьем лице)

Гардеробщица дома культуры занимается бальными танцами с манекеном, и это куда неприличней, чем если бы она занималась чем-то иным с маньяком, уничтожающим манную кашу с особой жестокостью, отягченной булимией, и куда неприличней, чем если бы она занималась со своим пластмассовым партнером занимательной анатомией, спортом или механикой сплошных сред.

Что-то еще? А здесь возможно что-то еще? Других партнеров для девушки умеренно-высокого роста не нашлось – это город карликов, в котором все мужчины вызывают у нее лишь желание играть в салки или прятки. Пожалуй, она могла бы заботиться о них – варить им кашу по утрам или помогать собраться на работу (у нее вечерние смены), но вот именно манка как раз исчезла с прилавков.

Вообще-то гардеробщица – довольно манкая девушка, но вместо того, чтобы пользоваться этим сомнительным преимуществом, она прячется от мужчин в рукава их курток и пальто, пока несет одежду к вешалке. И со стороны кажется, что это пальто и куртки мелко семенят на стройных ногах, защищенных от всех узкими кожаными брюками. Номерков девушка не выдает, таким образом сокращая случаи, когда нужно показать лицо.

Она ждет не дождется, когда поздние посетители займут места в кинозале, а наверху, на паркете, начнется урок бальных танцев для взрослых, когда наконец включат музыку, перекрывающую глухой саундтрек к блокбастеру, и под громкий, надтреснутый счет учителя «ча-ча-раз-два-три, ча-ча-раз-два-три» она сможет вытащить манекен, забытый здесь после гастролей то ли провинциального театра с претензией на авангард, то ли угасшего столичного дома моделей.

Партнер, вытянувший свои длинные ноги, ждет своего часа, сидя на стуле в углу, скромно скрывая от посетителей свою удивительную фигуру и свою надежду за дежурным халатом уборщицы. Партнер элегантен и молчалив в черном костюме из тонкого джерси. Девушка способна к танцам.

(грустно/глупо)

Я вываливаюсь из парка, слегка расслаиваясь и сливаясь, слоясь и вновь сливаясь. Совпадая на ударную долю толчковой туфельки, ее твердой набойки. Расслаиваясь на безударную левую. Грустная двойная.

Мой вестибулярный аппарат никуда не годится – ни для биографии, ни для географии. Власть имеет на концах жирные щупальца, это заметно невооруженным глазом. Не вооруженным розовыми очками глазом, подведенным коричневым карандашом. Как-то меня мучает моя оболочка с ее видимой беззащитностью. Как-то оскорбительно всегда помнить еще и о биологии. Как-то глупо всегда иметь в виду свою – избыточную – женственность. Как-то не в этом дело. Но вот сейчас поймала себя на том, что хотела бы стать не мужчиной, а сразу СИЛЬНО ПЬЮЩИМ НЕМОЛОДЫМ МУЖЧИНОЙ. Чтобы хотя бы на немного снизить остроту всего, что происходит со мной. Мне кажется, так было бы легче.

Глупо, но такая мысль пришла.

(не литература)

Мне срочно нужно уехать отсюда.