Мед для медведей - Энтони Берджесс Страница 11

– Наркотик, – продолжал настаивать таможенник.

– Нет, нет, – громко запротестовал Пол. Он попытался объяснить, что находится в тюбике, с помощью жестов, но смог только плотно сжать зубы, а потом помахать кулаком перед своей челюстью.

Таможенник пожал плечами. Что это еще может быть, если не какой-нибудь наркотик. В любом случае, он решил, что безопаснее всего будет конфисковать непонятный предмет. Причем, отправив оба тюбика в карман, никаких угрызений совести он не чувствовал.

– Но что я буду делать, – воскликнул Пол, – если чертов протез снова вывалится?

Пребывая в возбужденном до крайности состоянии, Пол протянул руку к карману таможенника, намереваясь заполучить свою собственность обратно, но строгий дядюшка крепко, хотя и не грубо, ухватил запястье нарушителя и отвел его руку в сторону. Белинда снова расхохоталась.

– Черт возьми, я же не достану никакой замены. У вас в России нет ничего подобного! И я ничего не смогу. А проклятая штуковина долго не продержится! – Сообразив, что сказал лишнее, Пол залился краской. Что ж, возможно, вчера после изрядного количества русского коньяка не было никакого староанглийского ростбифа для изнеженной американки. Он ни о чем ее не спросил, она тоже промолчала. Вероятно, настоящий отдых еще не начался. А теперь еще зубы вот-вот выпадут.

Таможенник выяснил, сколько Пол имеет при себе наличной иностранной валюты, и записал его ответ на каком-то бланке. Улыбаясь и что-то тихо бормоча себе под нос, таможенник нарисовал мелом на чемоданах крестики, но стоматологический клей он все-таки унес с собой.

– Пошли, – скомандовала Белинда, – вдохнем свежего советского воздуха и поговорим с человеком по фамилии Строганов.

Пол проворчал что-то неразборчивое. В коридоре он первым делом увидел множество белозубых улыбок. Советские зубы и зубы приверженцев советского строя отчетливо белели с висевших на стенах плакатов даже при довольно тусклом освещении коридора.

В том летном лагере, насколько он помнил, тоже всегда висели стенные газеты, их регулярно обновлял угрюмый комиссар, бывший военный летчик. Кроме того, он везде развесил портреты их командира, мрачного губошлепа, смахивающего на бульдога. Тогда дело с настенной агитацией было поставлено серьезно. А здесь судовая стенная газета висела уже давно и имела вполне стандартный заголовок «Миру мир». Русские безусловно гордились, что их слово «мир» имеет двойное значение. С одной стороны, оно означает отсутствие войны, с другой – планету, свет, вселенную. Как будто в этом была их, русских, заслуга. Газета пестрела фотографиями Хрущева, обнимающего лидеров революционного движения разных стран: бритых и бородатых, в фесках и беретах. Но у всех без исключения были отличные белые зубы. А у Пола вот-вот выпадут четыре штуки, причем на самом видном месте.

Возле административных помещений никого не было. А кают-компанию заполнили представители службы «Интуриста» и еще какие-то люди. Пол заблаговременно позаботился о печати в их совместном паспорте, поэтому мог наблюдать за всеобщей суетой спокойно. А о номере в гостинице должен был подумать Мизинчиков. Покойный Роберт, бедняга, состоял с ним в переписке. Роберт красочно описывал красивую процедуру смены караула и капризную английскую погоду, а Мизинчиков отвечал, что в Советском Союзе все очень счастливы, причем его английский вряд ли был выше уровня начальной школы. Но о чем-то же надо было писать, чтобы переписка совсем не заглохла.

А потом в Ленинград пошла телеграмма, только отправил ее в этот раз Пол: «Номер на двоих Астории, пожалуйста, 4 июля. Уважением. Роберт». Пол оставил подпись Роберта, чтобы не вызывать ненужного недоумения. По прибытии он намеревался все объяснить лично. Мизинчиков должен был все сделать как надо.

Пол приблизительно знал, как выглядит Мизинчиков. Сандра показала ему фотографию: Мизинчиков обнимает Роберта в Ленинградском порту на фоне залитых солнцем портальных кранов, судовых труб, украшенных серпами и молотами, и толстых чаек.

Бедный умерший Роберт, сохранивший худощавую фигуру до самой смерти и не успевший заиметь ни одного седого волоса в роскошной шевелюре медового цвета. И толстый, смеющийся Мизинчиков, всем своим видом демонстрирующий абсолютное счастье.

Видимо, Россия – это такое место, где безоблачно счастливы все без исключения. Фотография была цветная и очень красивая. Увидев ее впервые, Пол с изумлением понял, что в Советском Союзе все такое же цветное, как и везде, а не черно-белое, как в шпионских фильмах. Что ж, учиться никогда не поздно.

Тем временем судно мало-помалу двинулось в порт. Великий город приближался. За бортом визгливо галдели чайки, очевидно сообщающие прибывшим иностранным гостям, что они настоящие советские чайки. Одни кричали, кружили вокруг судна и широко раскрывали голодные клювы, ведь известно, что жадность чаек не меняется в зависимости от политического режима в стране. Другие величаво парили высоко в небе. Со всех сторон виднелись буйки, маленькие чадящие пароходики, баржи, загорелые смеющиеся лица, белые и золотые зубы. Вдали сверкал золотой купол Исаакиевского собора.

Пол и Белинда стояли на верхней палубе и наблюдали, как судно медленно приближается к священной русской земле. Студенты тоже высыпали на палубу, правда, выглядели они весьма мрачно, видимо ощутив на себе все прелести похмельного синдрома. Но Пол не заметил ни одного из участников атеистической вакханалии накануне ночью.

Тут Белинда легонько тронула его плечо. Они обернулись и увидели направляющегося в их сторону помощника капитана Строганова. У этого довольно молодого человека были очень грустные азиатские глаза, которые диссонировали с бодрой улыбкой. В руке он держал стопку конвертов.

– Для вас, – сказал он, – открытка от Сандры. Надеюсь, вы не возражаете, что я прочитал ее. Это очень полезно для моего английского.

Итак, Сандру тоже приняли в великую советскую семью. Белинда двумя пальчиками схватила открытку и пробормотала:

– О, вы… – и впилась глазами в долгожданные строчки. Она проглотила открытку моментально, как любимое лакомство, и тут же ее лицо приобрело мрачное, злобное выражение. – Сука, – прошептала она, – представляешь, эта стерва отправилась в Кизвик с… Я всегда знала, что она это сделает!

– Кто, дорогая, – недоуменно поинтересовался Пол, – ты о чем? Дай мне посмотреть.

Но Белинда с яростью разорвала открытку на мелкие части и бросила ее за борт. К плавающим в воде обрывкам ринулись голодные чайки.

– Удивительно! – улыбнулся Строганов. – Я правильно произношу это слово? Я имею в виду не ее бурную реакцию на поступок Сандры. Посмотрите! – И он указал на шею Белинды. Ее сыпь на глазах становилась ярче, приобретая пурпурно-красный оттенок.

– Я хочу спросить, почему тебя так волнует моральный облик Сандры? И при чем тут вообще мораль? Предположим, она куда-то отправилась, чтобы устроить себе небольшой праздник, к тому же не одна, а с кем-то. Ну и что с того? Она, должно быть, чувствует себя очень одинокой, особенно сейчас, когда нас нет рядом. У нее нет никакой причины жить только прошлым. И незачем хранить верность Роберту после его смерти, – весьма разумно говорил Пол, думая, что разобрался в существе вопроса. – Сандра должна начать новую жизнь, разве не так?