Повседневная логика счастья - Габриеле Зевин Страница 11

Первая ложка лазаньи не встретила сопротивления.

— Надо же, как просто, — удивился Эй Джей.

Но при второй попытке Майя в последний момент отвернулась, и содержимое ложки, включая соус, обильно оросило Эй Джея, подушки и стены книжного форта. Майя тут же снова обернула к Эй Джею сияющее личико, убежденная, что сыграла невероятно остроумную шутку.

— Надеюсь, ты не собирался все это читать, — вздохнула Исмей.

После ужина они уложили малышку спать на матрасике во второй спальне.

— Почему ты не оставил ее в участке? — спросила Исмей.

— Мне показалось, что ей там будет плохо, — ответил он.

— Ты же не хочешь ее удочерить? — Исмей погладила себя по животу.

— Конечно нет. Побуду с ней до понедельника.

— Может, мать передумает и вернется, — сказала Исмей.

Эй Джей протянул ей записку.

— Бедняга, — ахнула Исмей.

— Бедняга, — согласился Эй Джей. — Но я бы так не смог. Не смог бы подбросить своего ребенка в книжный магазин.

— Надо думать, у девочки были на то свои причины, — пожала плечами Исмей.

— С чего ты взяла, что она девочка? Может, это женщина средних лет, попавшая в безвыходное положение.

— Мне кажется, такое письмо могла написать девчонка. Плюс почерк, — объяснила Исмей, запуская пятерню в свои коротко стриженные волосы. — Как ты вообще?

— Нормально, — успокоил ее Эй Джей, ловя себя на мысли, что за несколько последних часов ни разу не вспомнил ни о «Тамерлане», ни о Ник.

Исмей, не слушая возражений Эй Джея, вымыла посуду.

— Я не могу ее оставить, — повторил Эй Джей. — Я живу один. Лишних денег у меня практически нет, а магазину далеко до процветания.

— Конечно, — сказала Исмей. — С твоим образом жизни… — Она вытерла тарелки и поставила их в шкаф. — Хотя немножко свежих овощей в рационе тебе точно не повредит.

Исмей чмокнула его в щеку. Как она похожа и одновременно не похожа на Ник, подумал Эй Джей. Порой ему было невыносимо больно оттого, что они были так похожи (лицом и фигурой); порой — оттого, как разительно непохожи (умом и характером).

— Если еще понадобится моя помощь, дай знать, — сказала Исмей на прощание.

Хотя Ник была младше сестры, она всегда заботилась об Исмей. Она полагала, что та являет собой наглядный пример того, как человек может сам себе испортить жизнь. Исмей поступила в колледж потому, что ей понравились его фотографии в буклете; выскочила замуж потому, что ее жених шикарно выглядел в смокинге; пошла работать в школу потому, что посмотрела потрясающий фильм про учительницу.

«Бедная Исмей, — говорила Ник. — Сколько горьких разочарований!»

«Ей наверняка хотелось бы, чтобы я внимательней относился к ее сестре», — подумал Эй Джей.

— Как постановка? — поинтересовался он у Исмей.

Исмей заулыбалась, мгновенно став похожей на маленькую девочку.

— Честное слово, Эй Джей, я и не знала, что ты в курсе.

— «Салемские ведьмы» [4], — произнес он. — Твои ученики прибегали в магазин за книжкой.

— Тогда понятно. Между нами, дурацкая пьеса. Но девчонки в восторге — галдят, кривляются, и больше им ничего не надо. В отличие от меня. На репетиции не прихожу без пузырька тайленола. Надеюсь, под эти визги и вопли они хоть что-нибудь узнают об американской истории. Я и выбрала эту пьесу только потому, что в ней много женских персонажей — меньше слез, когда распределяешь роли. Хотя теперь, когда приближается время родов, мне все чаще кажется, что зря я взялась за эту историю. Слишком трагично.

Чувствуя себя в долгу перед Исмей за ужин для девочки, Эй Джей предложил:

— Хочешь, помогу вам раскрасить задник? Или программки распечатаю?

«Что это с тобой?» — хотела спросить Исмей, но сдержалась. Своего зятя она считала самым законченным эгоистом, каких только встречала в жизни, — разумеется, за исключением мужа. Если полдня общения с ребенком так чудесно преобразили Эй Джея, что же будет с Дэниелом, когда у них родится малыш? Поведение зятя внушило ей надежду.

Она погладила себя по животу. У нее там мальчик, которому уже выбрали имя — основное и запасное: на всякий случай, если первое разонравится.

На следующий день, когда выпавший накануне снег начал таять, превращаясь в грязь, к узкой полоске суши возле маяка прибило тело. В кармане утопленницы нашли документы на имя Мэриан Уоллес, и Ламбиазе не составило большого труда сообразить, что найденный труп и подкидыш из книжного магазина самым непосредственным образом связаны между собой.

У Мэриан Уоллес на острове не было ни родных, ни знакомых, и никто не мог сказать, как она здесь очутилась, к кому приезжала и зачем совершила смертельный прыжок в ледяные декабрьские воды залива. Доподлинно было известно немногое: что Мэриан Уоллес темнокожая, что ей двадцать два года и что у нее есть дочка двадцати пяти месяцев от роду. В совокупности с посланием, оставленным Эй Джею, получалась неполная, но вполне логичная картина. Блюстители правопорядка пришли к выводу, что Мэриан покончила с собой.

В выходные удалось собрать дополнительную информацию. Мэриан Уоллес училась в Гарварде и получала стипендию. Она была чемпионкой штата Массачусетс по плаванию и увлекалась сочинительством. Родилась в Роксбери. Мать Мэриан умерла от рака, когда дочери было тринадцать. От той же болезни годом ранее скончалась ее бабушка по материнской линии. Отец был наркоманом. В старших классах школы она находилась на воспитании в нескольких патронатных семьях, и одна из патронатных матерей рассказывала, что подростком Мэриан не отрывалась от книг. Кто был отцом ее ребенка, выяснить не удалось. Никто не мог вспомнить, был ли у нее бойфренд. В университете она взяла академический отпуск, потому что провалила предыдущую сессию — не смогла совмещать трудную учебу с уходом за ребенком. Она была умной и симпатичной, и все восприняли ее смерть как трагедию. Но она была бедной и темнокожей, поэтому этой трагедии никто не удивился.

В воскресенье вечером Ламбиазе заехал в книжный проведать Майю и поделиться с Эй Джеем новостями. Когда-то он нянчил младших братьев и сестер и предложил Эй Джею помощь, чтобы тот мог заняться магазином.

— Вы уверены? — спросил Эй Джей. — У вас, наверное, свои дела.

Ламбиазе недавно развелся. Он был женат на однокласснице, в которую был страстно влюблен, и ему понадобилось довольно много времени, чтобы понять, что он не так уж страстно в нее влюблен и что она далеко не так прекрасна, как ему когда-то казалось. Во время ссор она называла его тупым жирдяем. Он вовсе не был тупым, хотя мало читал и почти нигде не бывал. И жирдяем он не был, просто отличался крепким бульдожьим сложением. У него была короткая мускулистая шея, короткие ноги и широкий приплюснутый нос. Не английский, а американский коренастый бульдог.