Последний шедевр Сальвадора Дали - Лариса Райт Страница 11

Анна покачала головой. Не до друзей ей было. В художественной школе раньше были подружки, вернее, приятельницы. В творчестве, как ни крути, все конкуренты. Ну а как только она перестала появляться на занятиях, общение сошло на нет. Так что грош цена такой дружбе.

– Так вот, если там суждено встретить друга, надо лететь туда на всех парусах. Лорка подарил мне каплю своей смелости. Если бы не дружба с ним и с Бунюэлем, я бы никогда не набрался храбрости и не явился бы в Париже знакомиться с Пикассо. Чудовищная выходка была, должен тебе сказать. Вот только представь: сижу я себе в Кадакесе, мирно обсуждаю с Галой обеденное меню, как вдруг на пороге ты: «О, Сальвадор! Вы – мой кумир! Разрешите выразить вам свое поклонение». А я тебя знать не знаю, впервые вижу. Я бы точно выставил тебя за дверь. Пикассо оказался более мягким, но, конечно, мое явление его ошеломило. Что он мог обо мне подумать тогда? «Наглец и пустомеля», да и только. Но я никогда не жалел о том, что сделал. И ты бы тоже не пожалела. Хотя ты никогда не посмела бы вот так явиться к Дали. Куда тебе?! Ведь ты не знавала ни Лорку, ни Бунюэля. Вся беда моего дорогого Федерико лишь в том, что он любил Испанию больше самого себя, а моя вина в том, что я не смог убедить его: Испанию можно любить и на расстоянии. Ах, Лорка, мой дорогой Лорка. – Дали выудил из кармана свой белоснежный платок и промокнул глаза. И это не было театральным жестом – художник искренне скорбел о друге. – В то время как я решил отсидеться в Америке, он принял удар на себя[10]. И я ничем, ничем не мог помочь. Но что мне было делать? Я должен был, просто обязан был сохранить миру Дали. А что мне осталось от Лорки? Память. Память о его искренней любви ко мне, о нашем единении, остались его стихи и, слава богу, остался набросок, который я сделал в двадцать четвертом году. «Тройной портрет Гарсиа Лорки», с одной стороны, больше похож на дружеский шарж, а с другой – мне теперь кажется, что даже в этом черно-белом офорте видна вся глубина поэта, весь трагизм его судьбы. Я уехал в Париж в двадцать шестом, и с тех пор до самой его смерти мы виделись лишь урывками. До самой его смерти. Поверить не могу, что он умер! Как мог он оставить Дали?! Впрочем, он знал, что Дали теперь справится и без него, разберется с этой кучкой замшелых сюрреалистов во главе с Андре Бретоном[11].

Анна не знала, как остановить поток информации. Она потеряла нить разговора. Потерял ее, похоже, и сам художник, который теперь вскочил и беспокойно ходил взад-вперед вдоль скамейки.

– Обвинили меня в контрреволюционной деятельности. Сущий бред! Ведь абсолютно разные вещи – вести контрреволюционную деятельность или не вести революционную. Дали всегда хватало революций внутри его. А внешний мир был средой, в которой надо было выживать, с которой надо было считаться. Я – монархист, католик и даже, наверное, поклонник Франко. И во многом благодаря этому я тот, кто я есть. А вмешивался бы в политику и орал бы с трибун, остался бы жалким Бретоном. Дали всегда умел искусно обходить политику стороной. Жаль, что бедный Лорка не перенял этого умения. – Художник резко остановился. – Зачем я все это говорю тебе?

– Я не знаю. – Анна растерянно пожала плечами. Упоминание о Франко было ей неприятно. В ее семье к диктатору относились прохладно, и признание Дали ее покоробило.

– Я не знаю, – повторила девушка.

– Да? – Дали рассердился. – А кто будет знать? По-твоему, Дали может позволить себе бросать слова на ветер? Я говорю о том, что друзья – необходимая составляющая каждой личности. Они формируют сознание, накладывают отпечаток, они живут в тебе даже тогда, когда их уже нет. И знаешь что? Многие знакомства становятся основополагающими, ведут тебя к вершине творчества. Я обязательно расскажу о них в своем Театре-музее. Точнее, покажу. И даже не в нем самом. Еще даже не зайдя внутрь, посетители будут знать, что волновало Дали, что было для него важным и кто были его кумиры.

– Кумиры?! – Анна позволила себе реплику. Девушка не могла себе даже предположить наличие кумиров у гения.

– Именно. Художник постоянно должен кем-то восхищаться. В противном случае где, позволь узнать, искать вдохновение для творчества? Пойдем, я все покажу, и ты поймешь.

Через десять минут они уже стояли на площади у развалин театра. В это время здесь было безлюдно. Старый рыжий знакомый переместился в тень и наблюдал за неспешным променадом редких голубей, лениво помахивая хвостом. Официант таверны потягивал пиво, сидя за столиком, и не обращал никакого внимания на вошедших на площадь людей.

– Вот здесь будет главный фасад и вход. – Дали показал на уцелевшую стену театра по левую руку. Здесь ничего красного и эпатажного. Какая-нибудь светло-салатовая уютная гамма. Ни к чему людям на площади постоянно видеть шокирующую новизну сюрреализма. Она их будет ждать за углом и внутри в избытке. А здесь они лишь настроятся на знакомство со мной, и ничто не должно отвлекать их от важности происходящего. Вот на этом самом месте, – художник слегка подпрыгнул, – будет стоять памятник Франсиско Пужольсу[12]. На пьедестале обязательно должно быть одно из его легендарных высказываний. Ну, например, вот это: «Каталонская мысль всегда рождается заново и живет в своих простодушных могильщиках». Композиция монумента, конечно, будет весьма оригинальна: корневище оливкового дерева, а в нем фигура в белой римской тоге, увенчанная золотым яйцом-головой. И поза, да, поза. Франсиско будет опираться на руку подобно «Мыслителю» Родена. Это дань моего уважения и поклонения. А с задней стороны памятника я поставлю фигуру Рамона Люля.

«Кого?» – чуть не вырвалось у Анны. Она вовремя успела прикусить язык. Но, к ее счастью, художник пустился в объяснения.

– Это величайший каталонец! Один из наиболее влиятельных и оригинальных мыслителей.

– Тоже ваш друг?

Дали оглядел ее с сомнением и спросил:

– Ты откуда?

– Из Жироны, – осторожно напомнила Анна.

– Я не об этом. Мне интересно, где тебе могли внушить мысль, что человек, живший в тринадцатом веке, может быть мне другом?

– Но вы же рассказываете мне о друзьях.

Что она делает? Уже позволяет себе спорить с мэтром!

– Мы сейчас о кумирах, и я показываю тебе путь, который приготовлю для посетителей музея. Чтобы они поняли, кто такой Дали, через эти монументы. Чтобы разглядели личность через призму его интересов. Пойдем! – Художник дернул девушку за руку и повел через площадь. Они остановились у лестницы, что спускалась на улицу Жонкера. – Вот здесь, думаю, отлично будет смотреться Ньютон. Его, надеюсь, ты не запишешь мне в друзья? – Очередной неодобрительный взгляд в сторону Анны.

Конец ознакомительного фрагмента