Орикс и Коростель - Маргарет Этвуд Страница 11

Но в «НооКоже» имелись и другие проекты. Однажды вечером отец Джимми вернулся домой достаточно поздно, навеселе и с бутылкой шампанского. Джимми хватило одного взгляда на него, чтобы убраться куда подальше. Он спрятал маленький микрофон за морским пейзажем в гостиной и еще один на кухне за настенными часами, которые каждый час вопили голосами разных птиц, — и слушал то, что его не касалось. Джимми собрал микрофоны на неотехнологии в школе из стандартных деталей беспроводных микрофонов для диктовки — чуть подправить, и выйдет неплохая прослушка.

— Это по какому поводу? — спросил мамин голос. Она про шампанское.

— У нас получилось, — ответил голос отца. — Я думаю, нужно отпраздновать. — Звуки борьбы — наверное, пытается ее поцеловать.

— Получилось что?

Хлопает пробка.

— Иди сюда, оно не укусит. — Пауза — наверное, отец разливает шампанское. Да: звякают бокалы. — За нас.

— Получилось что? Мне нужно знать, за что пью.

Снова пауза. Джимми представил себе, как отец глотает, кадык прыгает вверх-вниз, буль-буль.

— Проект по нейрорегенерации. Мы внутри свиноида вырастили великолепные ткани человеческого мозга. Наконец-то, после всех неудач! Ты подумай, какие возможности для тех, кто перенес инсульт и…

— Только этого нам и не хватало, — сказала мама Джимми. — Еще куча народу со свиными мозгами. Нам мало тех, что уже есть?

— Ты хотя бы раз в жизни можешь думать позитивно? Весь этот негатив — это нехорошо, то нехорошо, — послушать тебя, так ничего никогда не бывает хорошо!

— Про что мне думать позитивно? Вы изобрели метод обобрать еще кучу отчаявшихся людей, — медленно сказала мама Джимми своим новым, беззлобным голосом.

— Господи, ты конченый циник!

— Это ты циник. Ты и твои умники-партнеры. Твои коллеги. Это все неправильно, вся ваша организация аморальна, это нравственная выгребная яма, и ты это прекрасно знаешь.

— Мы дадим людям надежду. Надежда — никакая не обдираловка.

— По расценкам «НооКожа» — обдираловка. Вы себя рекламируете, обдираете людей как липку, а кончаются деньги — кончается и спасение. Люди будут гнить, а вам наплевать. Забыл уже, о чем мы раньше говорили, чего мы хотели? Чтобы людям лучше жилось — и не только людям с деньгами. Ты раньше был таким… у тебя идеалы были.

— Разумеется, — устало сказал отец Джимми. — Они и сейчас есть. Только я не могу их себе позволить.

Пауза. Мама, наверное, обдумывает сказанное.

— Ну что ж, пусть так, — говорит она — верный признак, что сдаваться она не собирается. — Пусть так, есть исследования и исследования. Ты занимаешься этими свиными мозгами. Ты вмешиваешься в основы жизни. Это аморально. Это… святотатство.

Бам! по столу. Не рукой. Бутылкой, что ли?

— Ушам своим не верю! Какой ереси ты наслушалась? Ты же образованный человек, ты же сама этим занималась! Это всего лишь протеины, ты сама отлично знаешь! Нет ничего святого в клетках и тканях, это просто…

— Я эту теорию знаю, спасибо.

— В любом случае эти исследования оплачивают нам жилье и еду. Вряд ли ты, в твоем положении, можешь быть судией.

— Я знаю, — говорит голос мамы. — Поверь мне, это единственное, что я знаю. Почему ты не найдешь другую работу, честную? Что-нибудь простое.

— Например, какую и, например, где? Хочешь, чтобы я канавы копал?

— По крайней мере, твоя совесть будет чиста.

— Нет, это твоя совесть будет чиста. Это ты невротик, у тебя чувство вины. Может, тебе самой пару канав выкопать, хотя бы делом займешься. И курить, может, бросишь — ты же ходячая фабрика эмфиземы, ты в одиночку табачную промышленность поддерживаешь. Подумай об этом, раз ты такая высокоморальная. Эти ребята подсаживают шестилетних детишек, рекламные образцы раздают.

— Я все это знаю. — Пауза. — Я курю, потому что у меня депрессия. Меня огорчают табачные компании, меня огорчаешь ты, меня огорчает Джимми, он превращается в…

— Ну так прими таблетки, если у тебя, блядь, депрессия!

— Ругаться необязательно.

— А мне кажется, обязательно! — Что отец умеет кричать, для Джимми не стало новостью, но поразило сочетание крика с руганью. Может, сейчас будет экшн, битое стекло. Он испугался — в животе снова заворочался холодный ком, — но не слушать дальше не мог. Если будет катастрофа, окончательный крах, он должен это наблюдать.

Но ничего не произошло, только шаги — кто-то выходил из комнаты. Кто на этот раз? Кто бы это ни был, сейчас он поднимется наверх, убедится, что Джимми спит и разговора не слышал. А потом поставит очередную галочку в списке обязанностей Замечательных Родителей, который оба вели в голове. Джимми злило не то плохое, что они делали, — его злило хорошее. Вроде как хорошее или сносное. То, за что они могли одобрительно похлопать себя по спине. Они ничего не знали о нем, о том, что ему нравится, что он ненавидит, чего хочет. Им казалось, он лишь то, что они видят. Милый ребенок, правда, слегка туповат и любит хвастаться. Не вундеркинд, не человек чисел, но, в конце концов, нельзя же заполучить все и сразу — по крайней мере, не полный неудачник. Не пьет, не сидит на наркотиках в отличие от многих сверстников, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Он слышал, папа однажды так сказал, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, словно однажды Джимми непременно облажается, скатится на самое дно, просто пока до этого дело не дошло. А о другом, тайном человеке, что жил внутри Джимми, они абсолютно ничего не знали.

Он выключил компьютер, выдернул наушники, погасил свет и залез в кровать, тихо и очень осторожно — там уже спала Убийца. Лежала у него в ногах, ей там нравилось; она часто лизала ему пятки — слизывала соль. Это было щекотно; он залезал с головой под одеяло и беззвучно смеялся.

Прошло несколько лет. Наверное, прошло несколько лет, думает Снежный человек, он мало что помнит: начал ломаться голос и появились волосы на теле. Радости никакой, хотя, если б они не появились, было бы хуже. У него развились мышцы. Снились эротические сны, мучило переутомление. Джимми много думал про девушек, про абстрактных девушек — девушек, у которых не было голов, — и про Вакуллу Прайс, с головой, только с Джимми Вакулла гулять не желала. Может, из-за прыщей? Он не помнит, чтоб у него были прыщи, но физиономии соперников были ими просто усыпаны.

Орех пробковый, говорил он всем, кто выводил его из себя. Не девчонкам. Кроме него и попугая Алекса никто не знал, что такое пробковый орех, поэтому звучало весьма оскорбительно. Обзывательство стало популярным у детей в Компаунде «Здравайзер»; считалось, что Джимми достиг средней степени крутизны. Эй, орех пробковый!

Его тайным лучшим другом оставалась Убийца. Грустно: единственное существо, с которым можно поговорить, — скунот. Джимми по возможности избегал родителей. Отец был орех пробковый, а мать — зануда. Он больше не боялся их отрицательного энергетического поля, просто считал, что они скучные, — по крайней мере, так себе говорил.