Самвел - Раффи Страница 118

Он приложил руку к морщинистому лбу, коснулся густых бровей, которые, казалось, скрывали пламя его огненных глаз, и затем продолжал:

– На справедливое возмущение твоей семьи, на правый гнев своих сограждан ты ответил местью, применив ужасные жестокости, о храбрый Меружан! Вместо того, чтобы раскаяться, вместо того, чтобы измениться, вместо того, чтобы добром снова возбудить в них любовь к себе и уважение, ты стал применять насилие. Ты беспощадно сжег город Ван, принадлежавший тебе и твоим предкам. Безжалостной рукой ты увел в плен своих собственных подданных. В чем их вина? В чем грешны твои сограждане? В том, что не подчинились тебе, в том, что не пожелали иметь своим тером и князем предателя?

Он указал рукой на знамя, развевавшееся на возвышенности, и продолжал:

– Смотри, о храбрый Меружан, вот там развевается знамя твоих предков! Около него стоит твоя мать – княгиня всего Васпуракана. Она предлагает тебе свою материнскую любовь или оружие своих верных подданных. Сделай выбор! Во имя христианской веры, во имя родительского милосердия она готова простить тебя, готова забыть все бедствия, которые ты причинил стране, если ты распустишь персидское войско, вернешь пленных армян и миром положишь конец войне. Если ты все сделаешь, она протянет тебе свою материнскую руку для поцелуя, ты снова будешь тером и князем Васпуракана, и твой народ с покорностью подчинится тебе. А если нет, то пусть будет борьба, пусть снова кровь решит, на чьей стороне божья воля.

Все присутствующие скрежетали от злобы зубами и удивлялись терпению Меружана. Хайр Мардпет спросил с явным пренебрежением:

– А много ли войск привела с собой княгиня Васпуракана?

Посол, косо посмотрев на него, ответил:

– Она привела с собой наилучших мужей Васпуракана, о Хайр Мардпет! С ней и быстроногие мокцы, с ней и сасунцы с большими луками, с ней и страшные рштуникцы. С ней почитаемая нами крестная сила.

Хайр Мардпет расхохотался:

– Княгиня Васпуракана собрала вокруг себя весь сброд из горцев.

Меружану было очень неприятно вмешательство Хайр Мардпета и в особенности его пренебрежение по отношению к его матери. Меружан уважал в матери достойного врага, с которым можно было бороться, но которого нельзя было ненавидеть. Кроме того, Меружан при всей своей жестокости умел ценить прекрасное, возвышенное и благородное. Поэтому он мягко сказал:

– Хвалю усердие моей матери, она самоотверженно защищает интересы своей страны. Хвалю и твою смелость, о храбрый Гурген, с какою ты так откровенно передаешь мне слова матери. Надеюсь, что мой ответ ты передашь с такой же точностью. Скажи ей: если она упрямая мать, то я ее упрямый сын. Вскормленный молоком львицы должен хоть в малой мере обладать качествами льва. Пусть она не лишает меня этих родовых качеств. Я не хочу осуждать ее непростительное обращение со мной во время моего вступления в Хадамакерт и не буду оправдывать предпринятые мною шаги. Для таких объяснений время уже прошло. Могу лишь сказать, что у князей Арцруни имеется одно достойное похвалы качество – это их решительность. Пусть она не пытается нарушить мою волю, пусть не старается вызвать во мне колебания. То, что начато мною, я должен закончить. Ничто не может изменить моего намерения. Пусть борьба между нами решит, на чьей стороне божье веление.

– Но ты болен, о храбрый Меружан!

– Зато мои воины вполне здоровы, о храбрый Гурген!

Послы встали, говоря:

– Желаем и тебе полного здоровья.

Они поклонились и вышли из шатра.

Зловещее знамя, которое навело такой ужас на персидский стан, было выставлено на вершине одной из холмистых возвышенностей, у развалин Нахчевана сожженного рукою Меружана. Несчастный город еще дымился в огне и пепле. Знамя развевалось над ним, как весть о скором утешении. Оно господствовало над персидским станом. Страшный же стан занимал все пространство равнины, тянувшейся у подножья холма.

У знамени стояла княгиня Васпуракана и с большим нетерпением ожидала своих послов. Она была в черном одеянии, которое не снимала с того дня, как получила печальное известие об измене Меружана. «Он для меня мертв», – сказала с тяжким вздохом добродетельная княгиня и с той поры поклялась носить черную одежду до того времени, пока не прекратит злодеяния сына.

Ее окружали прибывшие с ней горные старейшины, а также Самвел, Артавазд и старик Арбак. Юный Артавазд беспокойно кидался с места на место и не знал, что делать. Возле нее стояли: с одной стороны Гарегин, князь Рштуникский, а с другой – Ваграм, князь Мокский, и Нерсех, князь Сасуна.

Войска заняли разные позиции. Васпураканцы расположились на холме, где находилась княгиня. Рштуникцы затаились в городских садах, отрезав единственный путь к Еринджаку и к мосту Джуги. Сасунцы закрыли дорогу к Арташату. Мокцы захватили небольшие холмы у берегов Аракса. Таким образом, персидский стан с четырех сторон был окружен врагами.

Вернулись послы и передали княгине ответ ее сына. Точно мрачная туча пронеслась по ее благородному лицу, и ее кроткие глаза заволоклись слезами:

– Я и не ждала иного ответа, – сказала мать скорбным голосом. – Было бы чудом, если бы он поступил иначе. Но ведь он болен… он ранен…

В ее словах звучала острая горечь материнского сердца, скорбная тоска. Она все еще любила сына, по-прежнему жалела его. Она готова была отдать все, чтобы без борьбы и без крови примириться со своей совестью и со своими чувствами. Она была даже готова уступить воле сына, простить ему все заблуждения, если бы его поведение не было причиной гибели тысяч людей. Но Меружан уводил с собой множество пленных, уводил на погибель в глубь Персии. Многие из этих пленных были подданными княгини, они служили ей верой и правдой, и она любила их, как родных детей. Как же можно было их лишиться?

Опечаленная женщина была охвачена этими тяжкими размышлениями, когда князь Гарегин Рштуни обратился к ней со словами:

– Нам ли жалеть его, раз он не пожалел своей родственницы: мою жену он повесил на башне ванской цитадели.

Он напомнил о печальном конце несчастной Амазаспуи.

– Мы не должны жалеть того, – добавил князь Мокский Ваграм, – кто превратил в пепелище наши города, кто разрушил монастыри и церкви, того, кто сослал нашего любимого царя и почитаемую царицу, кто выжег армянскую землю и обагрил ее кровью…

– Кровь надо смыть кровью! – воскликнул князь Сасуна Нерсех.

– А злодеяние – злодеянием, – вмешался юный Артавазд.

Самвел слушал молча.

Рядом с ним стоял старый Арбак, который недовольно заметил:

– Как бы вы ни хотели смыть кровь водой и зло добром, неужели вы думаете, что этим будет уничтожено зло?

– Он еще более укрепится в своей злобе, – заговорил Самвел, – он чудовищный Нерн 59, объявившийся в нашей мирной стране и принесший с собой голод, резню, заблуждения и разорение. Не осталось такого зла, которого бы он не совершил. Для него не существует ни раскаяния, ни прощения. Он будет без конца продолжать мерзости в нашей стране. Как его пощадить, раз он сам этого не хочет? Ему не может быть пощады!