Кларкенвельские рассказы - Питер Акройд Страница 12

— Мы снова должны будем поднять его на крест, чтобы образ его простерся на все мироздание. Христос терпел муки от пяти смертельных ран; вот и мы должны нанести пять смертельных ударов в разные места вещественной, земной церкви, церкви этого мира. Отчего именно пять? Это — образ всего сущего. Источников радости — пять. Органов чувств — тоже пять. Мироздание, правда, имеет тройную основу, три сферы: это земля, вода и воздух. К ним, однако, надо прибавить время и пространство, двух ангелов Господних. В итоге получается пять. Открылось мне это в одном псалме, обращенном к Господу, светочу нашей жизни, льющему елей на ожесточившуюся душу. Когда на стенах Лондона появятся огненные круги, они станут для нас верным знаком: смерть уже у ворот. Грядет Судный день.

Пламя и смерть должны поразить пять церквей или святилищ Лондона, убеждал он, ибо только этим способом можно приблизить Судный день.

После собрания общины Эмнот Халлинг решительно зашагал по Бладдер-стрит к домику, который он снимал на Бивис-Маркс. Приближался час, когда в городе гасили огни, и ходить по улицам становилось небезопасно. Последние лоточники укладывали товар в сундуки и короба; торговцы фруктами и вафлями ловили за фалды спешащих домой прохожих, уговаривая купить хоть что-нибудь. Проходя мимо известного заезжего двора под вывеской «Борцы», Эмнот услышал слова «корона» и «замирение»: хмельные постояльцы шумно обсуждали решение короля Ричарда отплыть в Ирландию, хотя из Франции ему уже открыто грозил отправленный в изгнание Генри Болингброк. Но такие материи Эмнота не занимали. События этого мира наводили на него скуку, доходившую до отвращения. Что ему король? Соломинка, и та важнее.

Он купил у лоточника вафлю и, грызя хрустящую облатку, задумался над вопросом: как можно представить эту ночь в количественном исчислении? Халлинг самостоятельно изучал а-риф-метрику и геометрию. Сегодня солнце на двадцать один градус и шесть минут вошло в созвездие Быка — день благоприятный для сухожилий и сердца. Хорошо известно, что мир был создан в дни весеннего равноденствия и что Бог сотворил человека в апреле. Стало быть, это время года обладает волшебной силой. Но подходит ли сегодняшняя ночь для экспериментов? Дело в том, что поздними вечерами, тщательно занавесив окна черной тканью, чтобы с улицы не видно было отсветов горящих углей, Эмнот ставил алхимические опыты. Это он изготовил порох, он же принес его Ричарду Марроу в зеленую хибарку за городской стеной.

— Порох отличный, — заверил он Ричарда. — Дело-то нехитрое: берешь две унции селитры, пол-унции серы и смешиваешь в ступке, подливая немножко красного уксуса. Чуешь, серой пахнет? Потом добавляешь нашатыря и селитры с толченым углем. Оттого смесь и кажется почти черной. Сушишь ее на глиняном лотке, а когда хорошо просохнет, растираешь в порошок. Вот, гляди, хоть сквозь сито просеивай! А самый лучший уголь получается из липовых поленьев.

Тем же углем он пользовался, когда пытался алхимическими способами добыть золото. И вовсе не из алчности. Его снедала не жадность, а любознательность, острое желание познать неведомое. Он был далек от мирской суеты и, подобно мифической саламандре, жил лишь в огне своего пылкого воображения. По его собственным вычислениям, родился он, когда солнце было в созвездии Близнецов, с большим склонением к созвездию Рака; в этот период Юпитер достигает высшей точки, из чего следовало, что жизнь Эмноту предстояло провести в штудиях и научных экспериментах. Ценность золота его не занимала; ему нравился сам процесс познания. Он был уверен, что, раз он принадлежит к кругу избранных свыше, все его действия осенены особой Божьей благодатью, следовательно, ему наверняка удастся получить золото из малоценных веществ. Главное — все правильно осмыслить и рассчитать, чтобы свести земные силы воедино для достижения заветной цели. Когда солнце стареет и, бледнея, входит в созвездие Рака, для Эмнота начинается страдная пора. Когда небесные светила действуют в согласии с его телесными соками, когда элементы низменной материи, пройдя обжиг, вновь восстанавливаются в соответствии с двадцатью восемью принадлежащими Луне домами, тогда лучезарный час и войдет в его перегонный куб.

Эмнот обожал цифры и четкие закономерности. Он пытался нарисовать геометрическую фигуру, изображающую движение голубей, что толклись во дворе под окном; он вычислял вероятность повторной встречи с незнакомцем на определенной улице; глядя в ночное небо, пытался определить расстояние между девятью планетами. Поэтому так сильно подействовал на него описанный Уильямом Эксмью знак — круги, входящие в один большой круг. Какие могут быть сомнения? Этот образ убедительно подтверждал его собственные мысли и догадки. Эмнота Халлинга снедала любознательность, острое желание познать неведомое. Он облизал испачканные яичным желтком и сыром пальцы и взбежал по лестнице.

В углу кто-то сидел, скрючившись, явно поджидая его.

— Ой! Кто это? Зачем сидишь здесь, в темноте?

— Это я. Гейбриел.

Гейбриел Хилтон, ювелир, приходился Эмноту двоюродным братом. Они вместе посещали школу при церкви Св. Антония, что на Треднидл-стрит. После школы Гейбриел по стопам отца тоже занялся ювелирным делом, а Эмнота приняли в Оксфордский университет. Деньгами на ученье Халлингу помог покойный епископ Илийский, который по разным признакам догадался, что юноша принадлежит к избранным свыше, и соответственно его воспитывал. В семье Эмнота прозвали «Оксфордским умником» и частенько подшучивали над его бледностью и худобой: даже коняга Эмнота — кожа да кости — не выглядел слишком тощим рядом с хозяином. Зато Эмнот был умен и сообразителен. Именно от него Гейбриел Хилтон узнал, какими свойствами обладают камни, которыми он торговал. Эмнот, к примеру, объяснил, что бриллиант надо всегда носить на левой стороне тела, сила камня возрастает к северу, а север — это левая сторона света. Если изумруд хранить вместе с осколками булыжника и поливать майской росой, то он начнет расти. Аметист укрепляет человека, увеличивает мужскую силу. Сапфир бережет руки и ноги. Агат охраняет от дурных снов, колдовских чар и бесовских видений. Если принести отраву или яд в помещение, где лежит рубин, он увлажнится, покроется испариной. Но камни, говорил Эмнот, могут утратить эти свойства, если их станет носить человек грешный и невоздержанный.

— Каким ветром тебя принесло? Давненько мы не видались. — Эмнот подхватил кузена под руку. — Пошли. Быстро. Снимай накидку. Садись. — Он заглянул Гейбриелу в лицо: — Что-то неладное стряслось?

— Да уж. Не миновать мне лиха, нутром чую.

— Сядь.

— Эмнот, хорошо ли ты знаком с наукой слежения? — Рука Гейбриела судорожно двигалась, будто он тряс невидимые игральные кости. — Знаешь что-нибудь про прорицателей и геомантов — гадателей на песке?

— Я не волшебник, Гейбриел, я всего лишь книжник. Сядь, прошу тебя.

— Но ведь ты уверял меня, что по звездам можно прочесть смерть любого и каждого, там все ясно написано.

— Так оно и есть. — Эмнот помолчал и осторожно спросил: — Уж не захворал ли ты?

— Мою хворь ни один лекарь не исцелит. — Гейбриел опустился на маленький деревянный табурет, но тут же вскочил и подошел к окошку, забранному тонкими роговыми пластинами. — Я в отчаянии.