Белоснежка - Дональд Бартельми Страница 12

Затем слово взял Дэн.

– Будь моя воля, Эдвард, я бы повесил тебя за яйца. Ты раздуваешь всю эту хрень до непомерных размеров. Я в два счета объясню, что без твоего частокола пустопорожних псевдопроблем всю эту хрень можно разрешить изящно и быстро. Так вот, что мы наблюдаем, когда мы наблюдаем Белоснежку? Мы наблюдаем, во-первых, плывущие к нам две грудки в масштабе три четверти, завернутые, как правило, в красное полотенце. Или же, если мы наблюдаем ее в противоположном ракурсе, мы наблюдаем плывущую от нас прекрасную белоснежную задницу, завернутую в красное полотенце. Теперь я вас спрашиваю: что является константой этих двух, совершенно независимых наблюдений? Какой элемент сохраняется неизменным? Да, конечно же, красное полотенце! Теперь я утверждаю, что вышеприведенные рациональные доводы надежно доказывают, что проблема Белоснежки коренится не в чем ином, как в красных полотенцах. При таком подходе она мгновенно теряет свою проблематичность. Мы можем попросту оставить за скобками скользкие, ненадежные и весьма недешевые эманации, составляющие Белоснежку, и обратить все свое внимание на полотенце. Теперь, джентльмены, вы знаете, в чем состоит моя идея. И вот здесь у меня, в этой коричневой сумке… я взял на себя смелость закупить… вот, Эдвард, это твое полотенце… Кевин… Клем…

Дзинь кисло наблюдал за происходящим. В том-то и беда с китайцами. Слишком много отстраненности. «Я не хочу этого вшивого красного полотенца. Я хочу прекрасную белоснежную задницу!»

Белоснежка созерцала свои волосы, свисавшие из окна. «Пол? Да есть ли он, Пол? Или я лишь спроецировала его образ на свои стремления, на свое томление, на свою скуку и муку? Неужели только для этого совершенствовалась я всю свою жизнь в утонченнейших приличиях и искусствах? Неужели мое роскошно оснащенное тело пойдет псу под хвост, в двадцать два года, в этой беспросветно тоскливой среде, чего не пожелал бы мне и самый заклятый мой ворог, знай она, как я живу? Ну конечно же, Пол есть! Пол, тот Пол, кто был другом семейства и кто не облачился еще на тот момент в сверкающую мантию принца. Где-то он есть, Пол, но не здесь. Не под моим окном. Пока». Белоснежка посмотрела в окно, вдоль своих волос, на две сотни своих сограждан, разинувших рты на земле. «Бр-р! Как желала бы я оказаться где-нибудь в другом месте! На пляже Сен-Тропеза, к примеру. В окружении дочерна загорелых парней без гроша за душой. Здесь-то у каждого за душой есть грош. Здесь все единодушно поклоняются всемогущему грошу. Ну что ж, с грошами по крайней мере не сомневаешься, во что они складываются по десятичной системе. Хотя бы тут нет никакой неясности. О Иерусалим, Иерусалим! Дщери твои пылают апатией и ощущением огромного попусту растраченного потенциала, подобно трубам, сжигающим попутный газ нефтяных месторождений, транспортировка которого нерентабельна».

«Неофициальные утверждения сложности обычаев и отношений собственности застает вас врасплох тем, что Любовные разговоры нарисуй чуткие дочерна загорелые парни без гроша я, помню бандитский головной убор Что касается вчерашнего ожидания члены липкое чистое молоко лихорадочного желания скрытое расплавились правоохранительные дополнительные подачи опасности шкуры под резюме ноги метод хромированной скрепки решение Священной Роты мускулистый нереальный бросок в корзину Поцелуйте им бумагу пучки интереснее детей болезненная материя оскорбительной прямолинейности интересных детей телесное повреждение висячее зеркало Им только нужно, чтобы ящики для растений двигались вместе с точными, осторожными кустами Способ, коим было совершено проникновение Страстные строки подавляемые под одеяла смяты Парламент недопривилегированных стеклянных дверей закрылся вдобавок»

Епископ в красной мантилье выступил вперед.

– Да, мы зациклились в жутком циклоне, – воздал он сокрушенным крикам уцелевших. – Если мы перестанем бестолково блудить в этом лесу, – (жест пальцами, взблеск епископальных перстней), – и обрящем там шлюху, – (широкий взмах руки в широкой кружевной альбе), – пардон, я имел в виду отыщем там шлях, то с Божьей помощью найдем укрытие от этой напасти, ниспосланной нам Богом, дабы сокрушить наши чресла за наши грехи.

«Паства» застонала. Восемь, уже восемь дней без… Внезапный покров на четвертый день был хуже всего. Пало молчание. Молчание. Всё молчало. Ни звука – и так шесть часов. Ничего. «Это хуже всего», – перешептывались они на языке жестов, страшась… нарушить… Несколько юношей из благородных семей ускользнули в ночь на поиски помощи (щекотка кистеня о кость). Маршиза де Г. вновь лишилась чувств. Верещали блок-флейты. «Так вот она, Испания! – сказал себе Пол. – Я и не надеялся увидеть ее при жизни. Весьма предусмотрительно с моей стороны укрыться от Ордена здесь, в свите епископа. Весьма предусмотрительно с моей стороны укрыться от Ордена здесь, в этом циклоне. О изобилие моей предусмотрительности! О скудость Божьей милости!»

Чувство собственного достоинства коренится в завтраке. Если вы позавтракали, обед следует легко и естественно, как если бы владели вы не токмо плодами, но и средствами производства в большой faux-naif [15]стране. В этом сомневаются лишь чудаки, а сейчас нам нет нужды учитывать их воззрения. Эта страна, где вас любят за то, что вы такой, какой есть, расширяется по мере дальнейшего развития книг – книг нового рода, способных удовлетворить тактильные потребности даже стариков. Наши инженеры – в растерянности, пытаясь понять, что же это такое сделали их инженеры. И все же, поскольку они пытаются прогнозировать будущие тенденции, даже самые закоснелые эмпирики среди них вынуждены составлять предварительные, а затем и детализированные планы. Вторжение технологии в структуру традиционных общественных институтов отправило в некоторых странах завтрак в почти полное небытие; вместо него пишут картины. Я прочел роман Дампфбута, хотя ему, по сути, нечего сказать. Эту книгу встретили на ура; к нашему сожалению. Читать ее было трудно – сухие, хлебовидные страницы переворачивались и отпадали, как машина, подожженная бунтарями, а затем возлегшая вверх тормашками где-то сбоку с дымящимися покрышками. В зал с экрана летели ошметки, ошметки дождя и этики. Хьюберт хотел вернуться на собачьи бега. Но мы принудили его прочесть его часть – наружную, где хвалят автора и указывают рекомендованную цену. Нам нравятся книги, где много дрека, [16]материала вроде бы не слишком относящегося к делу (а то и совсем не относящегося), который, однако, по внимательном рассмотрении может придать описываемым событиям некий «смысл». Упомянутый «смысл» получается не из чтения между строк (там, в этих белых пробелах, нет ровно ничего), но из чтения самих строк – глядя на них, вы постепенно проникаетесь чувством не то чтобы удовлетворения, на такое трудно надеяться, но того, что вы их прочли, вы их «восполнили».

– Не разговаривайте, пожалуйста, – сказала Белоснежка. – Ничего не говорите. Можем начинать. Снимите пижамы.

Белоснежка сняла пижаму. Генри снял пижаму. Кевин снял пижаму. Хьюберт снял пижаму. Клем снял пижаму. Дэн снял пижаму. Эдвард снял пижаму. Билл отказался снимать пижаму.